Читаем Симулякры и симуляция полностью

Так повсюду в Диснейленде вырисовывается объективный контур Америки, даже в морфологии индивидов и толпы. Все ценности в нем превозносятся посредством миниатюры и мультфильма. Забальзамированы и усмирены. Отсюда возможность (Л. Марен это очень хорошо сделал в Утопики, игры пространств) идеологического анализа Диснейленда: дайджест american way of life[39], панегирик американских ценностей, идеализированная транспозиция противоречивой реальности. Конечно. Но за всем этим скрывается нечто другое и эта «идеологическая» нить сама служит прикрытием для симуляции третьего порядка: Диснейленд там для того, чтобы скрыть, что это «реальная» страна, вся «реальная» Америка — Диснейленд (немного похоже на то, что и тюрьмы там для того, чтобы скрыть, что все это социальное целиком, в своей банальной вездесущности, тюремно). Диснейленд считается воображаемым для того, чтобы заставить поверить, что все остальное реально, в то время как весь Лос-Анджелес и окружающая его Америка больше не реальны, а принадлежат порядку гиперреального и симуляции. Речь не идет больше о ложной репрезентации реальности (идеология), речь идет о том, чтобы скрыть, что реальное больше не реально, и, таким образом, о том, чтобы спасти принцип реальности.

Воображаемое Диснейленда ни истинно, ни ложно, это машина устрашения для регенерации фикции реального. Отсюда дебильность этого воображаемого, его инфантильная дегенерация. Этот мир претендует на то, чтобы быть инфантильным, чтобы заставить поверить, что взрослые снаружи, там, в «реальном» мире, и чтобы скрыть, что настоящая инфантильность повсюду, что инфантильность самих взрослых, которые приходят сюда поиграть в ребенка для того, чтобы обмануть насчет своей реальной инфантильности.

Впрочем, Диснейленд не единственный. Заколдованная Деревня, Волшебная Гора, Морской Мир: Лос-Анджелес окружен такого типа воображаемыми централями, которые подпитывают реальным, энергией реального город, чья тайна заключается в том, чтобы быть не более чем сетью беспрерывной, ирреальной циркуляции — город сказочных размеров, но без пространства, без масштабов. Сколько электрических и центральных атомных станций, столько же киностудий, этот город сам есть не что иное, как огромный сценарий, и бесконечное путешествие, и нуждается в этом пресловутом воображаемом словно в нервной симпатической системе, подающий сигналы детства и фальшивых фантазий.

Диснейленд: пространство регенерации воображаемого, как вокруг, да и здесь тоже, заводы по переработке отходов. Повсюду сегодня необходимо перерабатывать отходы, и сны, фантазии — воображаемое историческое, феерическое, легендарное, детей и взрослых — это отход, первый крупный токсический выброс гиперреальной цивилизации. Диснейленд — прототип этой новой функции в ментальном плане. Но тому же порядку принадлежат институты по сексуальной, психической, соматической переработке, которыми кишит Калифорния. Люди не смотрят больше друг на друга, но существуют институты для этого. Они не дотрагиваются больше друг до друга, но есть контактотерапия. Они не ходят пешком, но занимаются йогой, и т. д. Повсюду перерабатывают утерянные способности, или утерянное тело, или утерянную социальность, или утерянный вкус к пище. Снова изобретаются бедность, аскеза, исчезнувшая дикая первозданность: натуральная пища, здоровая пища, йога. Оправдывает себя, но на втором уровне, идея Маршалла Салинса, согласно которому, именно экономика рынка, а не природа, выделяет нехватку: здесь на возвышенных окраинах экономики триумфального рынка заново изобретается нехватка/знак, нехватка/симулякр, симулированное состояние слаборазвитого (включая понятие, принятое в марксистских сочинениях), который [симулякр], под прикрытием экологии, энергетического кризиса и критики капитала, добавляет последний эзотерический ореол триумфу экзотерической культуры. Может быть, тем не менее, ментальная катастрофа, имплозия и беспрецедентная ментальная инволюция подстерегают систему такого рода, чьи видимые знаки были бы этой странной тучностью, или невероятным совмещением теорий и самых ненормальных практик, отвечающих невиданной коалиции люкса, неба и денег, невероятной шикарной материализации жизни и беспрецедентным противоречиям.

Политическое колдовство 

Уотергейт[40]. Тот же сценарий, что и в Диснейленде (эффект воображаемого, скрывающий, что больше нет реальности по ту сторону искусственного): здесь эффект скандала, скрывающий, что нет никакого различия между фактами и их разоблачением (идентичные методы у людей ЦРУ и у журналистов Уошинктон Пост). Та же операция, стремящаяся регенерировать через скандал моральный и политический принцип, через воображаемое — погибающий принцип реальности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Критика чистого разума
Критика чистого разума

Есть мыслители, влияние которых не ограничивается их эпохой, а простирается на всю историю человечества, поскольку в своих построениях они выразили некоторые базовые принципы человеческого существования, раскрыли основополагающие формы отношения человека к окружающему миру. Можно долго спорить о том, кого следует включить в список самых значимых философов, но по поводу двух имен такой спор невозможен: два первых места в этом ряду, безусловно, должны быть отданы Платону – и Иммануилу Канту.В развитой с 1770 «критической философии» («Критика чистого разума», 1781; «Критика практического разума», 1788; «Критика способности суждения», 1790) Иммануил Кант выступил против догматизма умозрительной метафизики и скептицизма с дуалистическим учением о непознаваемых «вещах в себе» (объективном источнике ощущений) и познаваемых явлениях, образующих сферу бесконечного возможного опыта. Условие познания – общезначимые априорные формы, упорядочивающие хаос ощущений. Идеи Бога, свободы, бессмертия, недоказуемые теоретически, являются, однако, постулатами «практического разума», необходимой предпосылкой нравственности.

Иммануил Кант

Философия
Иисус Неизвестный
Иисус Неизвестный

Дмитрий Мережковский вошел в литературу как поэт и переводчик, пробовал себя как критик и драматург, огромную популярность снискали его трилогия «Христос и Антихрист», исследования «Лев Толстой и Достоевский» и «Гоголь и черт» (1906). Но всю жизнь он находился в поисках той окончательной формы, в которую можно было бы облечь собственные философские идеи. Мережковский был убежден, что Евангелие не было правильно прочитано и Иисус не был понят, что за Ветхим и Новым Заветом человечество ждет Третий Завет, Царство Духа. Он искал в мировой и русской истории, творчестве русских писателей подтверждение тому, что это новое Царство грядет, что будущее подает нынешнему свои знаки о будущем Конце и преображении. И если взглянуть на творческий путь писателя, видно, что он весь устремлен к книге «Иисус Неизвестный», должен был ею завершиться, стать той вершиной, к которой он шел долго и упорно.

Дмитрий Сергеевич Мережковский

Философия / Религия, религиозная литература / Религия / Эзотерика / Образование и наука