Символ и сознание

Теперь одна оговорка. Говоря об "истории", я хочу подчеркнуть, что она как сложная идея ни в коем случае не может редуцироваться ни к квазинатуралистической концепции времени современной науки, ни ко времени взятом в его мифологическом аспекте. Время здесь полагается другой структурой сознания, отличной от "истории". В последней оно фигурирует как производное от фиксированных в сознании событий, как одна из возможных форм описания этих событий, а не как "константа бытия", конкретизацией которой служит "история". Все это, разумеется, только при внешнем – то есть с другой (здесь третьей) точки зрения наблюдении (история, мыслящая сама себя историософский миф). Спешу при этом заметить, что миф как конструкт науки (мифологии) является гораздо более конкретно-описательным, нежели "история". Так, например, думающий об "истории" может назвать свое мышление историческим, в то время как думающий о мифе не может назвать свое мышление мифологическим. Чтобы сделать это, ему сначала придется занять по отношению к самому себе позицию наблюдателя-мифолога. В обоих случаях рефлексия входит как необходимый элемент в установлении позиции философствующего в отношении мифа и "истории" как фактов сознания, сама фигурируя как осознанный способ мышления в метатеории сознания.

Рефлексия обнаруживает себя в метатеории сознания как способ. Именно как способ, а не метод в эпистемологии, способ понимания себя философствующим в отношении употребления (и применения к описанию им самого себя) тех терминов и понятий, которые уже (всегда "уже"!) употребляются не им, точнее – им как не им. В этой связи, когда мы говорим, что позиция философа, какой бы она ни была, должна быть универсальной (что, между прочим, вытекает и из отсутствия в философии сознания специфического объекта, как об этом говорилось выше), то имеем в виду, что рефлексия здесь служит и способом универсализации (равно негативной и позитивной) этих терминов и понятий. Не будучи отрефлексированы, они остаются псевдообъектами, фрагментами чужого онтологизирующего сознания. Это в первую очередь относится – по крайней мере в том, что мы называем "культура", "наша культура", "массовая культура", наконец, "западная культура" (понимаемая как "мета"- или "сверх"-культура), к понятиям и терминам, связанным с прошлым. Точнее, с тем, что эксплицитно или имплицитно, отрицается по условию времени, то есть с тем, что историзируется в настоящем. Лучше всего это видно на примере префиксаций в названиях и самоназваниях направлений, школ и концепций современной мысли, таких как: пост-модернизм, пост-структурализм, де-конструкция, интер-субъективность и т. д. Каждый из этих префиксов является по существу отсылкой к определенному "прежнему" состоянию мышления как к объекту философской критики. В свою очередь объект прежнего мышления (которое также дано в неотрефлексированном виде) онтологизируется по отрицанию критикуемого мышления, отрицанию, эксплицированному в префиксах "пост-", "де-", "интер-" и т. д. Так теоретик (или критик) постмодернизма исходит из того, что "модернизм" существует (или существовал) не как способ мышления о чем-то или описания чего-то, а как само это что-то, то есть как объект, отличный от мышления о нем. Из этого наивного онтологизма с неумолимой необходимостью следует, что онтологизирующий мыслитель мыслит себя как завершение одной действительности или как начало другой (обычно тоже последней). [В качестве аналогии я бы привел пример безумного этимолога, уверенного в существовании "первичной этимологии" слова или безумного мифолога, верящего в существование "первичных сюжетов". Понятие первичной этимологии в отношении данного слова так же бессмысленно, как понятие "последнего" (в смысле диахронии) значения этого слова.] Этот феномен я бы предложил условно назвать иллюзией финальности в неотрефлексированном мышлении. "Финализируя", мыслитель тем самым уже постулировал "предшествующее" мышление об объекте как объект второго рода, так сказать, и этим утвердил себя существующим в "реальности" будущего, для которого первый объект отрицается.