Символ Веры

Пронзительный, громкий лязг ударил по ушам, запрыгал меж стен, отражаясь от высокого потолка. Казалось, от него даже стекла завибрировали. На самом деле шумело не так уж громко, просто в комнате было слишком тихо, и потому контраст вышел особенно оглушительным.

Андерсен чуть склонился вперед и выдвинул мощную нижнюю челюсть вперед, как ящик стола. Одновременно он поджал губы, от чего лицо великана приобрело выражение одновременно и задумчивое, и суровое. Секретарь сноровисто подскочил и быстрой рысцой устремился в дальний угол. Только сейчас Гильермо понял, что звенел, наверное, телефон, только скрытый. И сейчас на звонок ответят.

Так и получилось — секретарь нажал на панель, которая повернулась на оси и открыла взорам аппарат. Только с обычным телефоном он имел мало общего. Это было странное сооружение, похожее одновременно на слуховую трубку, небольшую пишущую машинку и блок пневмопочты — Гильермо видел все эти приспособления на рисунках в журналах, что изредка окольными путями попадали в монастырь. Еще из агрегата торчали странные провода и штепсели, но об их назначении оставалось лишь догадываться.

Секретарь чем-то щелкнул, набрал короткую комбинацию на незаметном циферблате. Все это время звонок продолжал вопить. Наконец зловещая машина умолкла и пискнула, мигнув желтой лампочкой. Лишь после этого секретарь вытащил наружу телефонную трубку и поднес к уху. Трубка тоже показалась Гильермо ненормальной — один ее конец буквально вставлялся в ухо, а другой, «говорильный», выглядел непропорционально большим. После секундного удивления Боскэ понял, что на самом деле это не фантазия сумасшедшего оформителя, а хорошо продуманная конструкция. Никто, даже стоя рядом, не мог услышать ни слова из динамика в ухе, а широкий микрофон скрывал губы говорящего, да еще и глушил звук.

Секретарь слушал и молчал, на его лице не отражалось ни единой эмоции. А вот Байнет наоборот, мрачнел с каждой секундой, как будто сам факт одностороннего разговора значил что-то крайне важное. Валики бровей надвинулись на глаза великана, как тяжелые камни. Мрачный взгляд остановился на Гильермо.

Все так же без единого слова секретарь убрал трубку — именно убрал, а не повесил. Снова чем-то пощелкал, закрыл панель. Вздохнул и только после этого повернулся к спутникам.

— Ну? — мрачно и кратко вопросил Андерсен.

Секретарь, не отвечая, прошел к Гильермо, а затем… затем случилось то, чего Боскэ мог бы ждать в последнюю очередь. И даже если бы ему рассказали заранее — все равно не поверил бы.

— Безусловно, это с одной стороны преждевременно и не отвечает канону, — мягко, безукоризненно ровным тоном сказал секретарь Леону. Каждое слово звучало отточено и без малейшего зазора ставилось в плотном ряду коллег. — С другой, не могу отказать себе в удовольствии и чести стать первым, от кого Вы услышите эти слова.

Странная пара и раньше обращалась к Боскэ на «вы» — общались все трое на французском, где в отличие от английского «you» есть разделение на «vous» и «tu». Но впервые это «вы» прозвучало с Большой Буквы. И пока Леон старался понять, что бы это все значило, молодой человек в очках опустился на колено. А затем сказал, почтительно склонив голову, два слова:

— Episcopus Romanus.

Гильермо поверил, сразу и бесповоротно. Слишком много произошло за два дня, чтобы удивляться и переспрашивать. Этого не могло быть — и все же, он поверил. Потому Боскэ не стал ни переспрашивать, ни сопротивляться, когда секретарь взял непослушную, одеревеневшую ладонь монаха и поцеловал ее с должной степенью благоговения. Гильермо просто понял, что в эту минуту его жизнь необратимо разделилась на две части. До и После.

Андерсен остался сидеть, мрачно и недовольно хмурясь. Лишь буркнул себе под нос, обращаясь определенно к Леону, однако тихо, почти на грани слышимого:

— Что ж, надеюсь, ты всего этого стоишь… Ваше Святейшество.

Часть третья Episcopus Romanus

Глава 10