«… на углу Ямского переулка и Почтамтской улицы, на тротуаре у места Некрасова, человек пять казаков, городовых и объездных в течение нескольких минут избивали неподвижно лежавшего, неизвестного нам, бедно одетого человека. Или можем отметить много случаев, когда конные объездные и казаки устремлялись за проходившими по Ямскому переулку и наносили им удары, причем эти лица, очевидно, не были намечены к задержанию… Много было таких случаев, когда лицам, подвергнутым задержанию, двое-трое конных или пеших провожатых с разных сторон наносили удары кулаками, нагайками и обнаженными шашками… Того же восемнадцатого января и в последующие дни мы узнали, что городовые, объездные и казаки производили бойню не только на Почтамтской улице, но и по улицам Дворянской, Спасской, Магистратской и другим… Нам известны законы, разрешающие употреблять насильственные меры и оружие в определенных случаях, но, с другой стороны, известны нам и законы, положительно запрещающие всякие насильственные действия по отношению не только к подозреваемым в преступлениях, но даже и относительно признанных судом виновными… Мы заявляем, что в наблюдавшихся нами восемнадцатого января случаях прямо нарушены были 345 и 346 статьи Уложения о наказаниях, то есть совершены были преступные деяния, которые не могут и не должны остаться без наказания… Высочайший Указ от 12 декабря 1904 года, требующий соблюдения строгой законности, дает нам надежду на то, что со стороны Прокурорского надзора будут приняты все меры к подробному и всестороннему выяснению как фактов совершения вышеуказанных преступлений, так и установлению личностей потерпевших и виновных».
– М-да, – оторвавшись от чтения документа, разлепил губы прокурор. – Занятно… И каких же последствий вы, господа, ожидаете от подачи вашего заявления?
– Наша совесть не позволяет нам молчать, – сказал Блиновский. – Мы ожидаем расследования и надеемся получить возможность лично перед органами судебной власти изложить известные нам обстоятельства преступлений, совершенных низшими полицейскими и воинскими чинами.
– Хорошо, хорошо, – пожевал губами прокурор, откладывая заявление. – У вас все, господа?
Барсуков и Крапп с облегчением кивнули. Блиновский проследил за тем, с какой привычностью бумага была отложена в сторону, и уже без особой надежды проговорил:
– Повестки о вызове нас для дачи показаний просим послать по месту нашей службы.
Как только дверь за депутацией затворилась, прокурор связался по телефону с начальником губернского жандармского управления.
– Добрый день, Сергей Александрович.
– Здравствуйте, Анатолий Григорьевич, – отозвался Романов.
– У меня сейчас была депутация из городской управы…
– С петицией?
Прокурор по интонации полковника догадался, что тот улыбается.
– Уже знаете? – хмыкнул он.
– Служба такая…
– И содержание вам известно?
– В общих чертах, – ответил полковник.
– Я направлю вам копию заявления.
– Если вас не затруднит, – сказал Романов. – Честно говоря, содержание сего документа меня не очень интересует. А вот лица его подписавшие… велите список приложить.
– Хорошо, Сергей Александрович, велю. Они все в заявлении указаны.
– Благодарю, Анатолий Григорьевич.
– Да не за что, – протянул прокурор, потом добавил: – Сергей Александрович, вам не кажется, что нижние полицейские и воинские чины, разгоняя демонстрацию, несколько переусердствовали, так сказать, проявили излишнее рвение?
– Время такое, – вздохнул начальник жандармского управления. – Революция. Вы же знакомы с содержанием телеграммы министра внутренних дел.
Прокурор тоже вздохнул:
– Знаком… Но ведь наши либералы ничего этого понимать не хотят, не клюнул их еще жареный петух. Профессура возмущена, требует немедленного прекращения насилий над молодежью. Как-никак пятьдесят два человека подписали петицию. На всю Россию шум подняли.
– Пусть их, – усмехнулся на другом конце провода полковник Романов. – Чем им еще заниматься? И университет, и Технологический бастуют. От безделья и строчат.
– Так-то оно так, но вы, Сергей Александрович, все-таки примите к сведенью то, что я вам сказал.
– Непременно, Анатолий Григорьевич.
Опуская трубку на рычаг, прокурор поморщился. В ответах Романова явственно слышалось какое-то, пусть и едва уловимое, но пренебрежение, и от того, что всякие солдафоны и жандармы теперь начинают играть все большую роль в деятельности государственного аппарата, оттесняя все прочие ведомства, прокурору стало еще больше обидно. Вспомнилось вычитанное когда-то: даже знаменитыйМуравьев, прозванный либералишками «вешателем», до такой степени презирал жандармов, что на рекомендательных письмах лиц, которых он подозревал в причастности к этому кругу, писал: «Может быть принят, но только по жандармскому ведомству!»
Прокурор усмехнулся и нажал кнопку электрического звонка. Дождавшись секретаря, передал ему заявление:
– Снимите копию и перешлите с курьером в жандармское управление. Фамилии подписавших укажите как можно разборчивее.
Секретарь понимающе кивнул.
Глава вторая
В городе и в лесах