Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

Вспоминает Ходасевич (мемуарный очерк «Брюсов»): «Наступил день отъезда – 9 ноября.[412] Я отправился на Александровский вокзал. Нина сидела уже в купэ, рядом с Брюсовым. На полу стояла откупоренная бутылка коньяку (это был, можно сказать, “национальный” напиток московского символизма). Пили прямо из горлышка, плача и обнимаясь. Хлебнул и я, прослезившись. Это было похоже на проводы новобранцев. Нина и Брюсов знали, что расстаются навеки».[413] После этого Петровская в Москву не возвращалась и с Брюсовым не виделась.

Сразу после ее отъезда Брюсов написал стихотворение «Покорность» (ночь 10/11 ноября 1911 г.), в котором нетрудно уловить чувства и мысли, вызванные только что пережитым расставанием:

Не надо спора. Буду мудрым.
Склонюсь покорно головой
Пред тем ребенком златокудрым,
Что люди назвали Судьбой.

…..

Хочу: в твоем спокойном взоре

Увидеть искры новых слез;
Хочу, чтоб ввысь, где сладко горе,
Двоих – один порыв вознес!

Но буду мудр. Не надо спора.

Бесцелен ропот, тщетен плач.
Пусть вверх и вниз, легко и скоро,
Мелькает жизнь, как пестрый мяч!

(II, 44–45).

Несколько лет спустя Брюсов воскресил в памяти Петровскую, создавая венок сонетов «Роковой ряд» (1916); в 14 сонетах венка он запечатлел образы 14 своих возлюбленных. Нина Петровская воспета в 8-м сонете («Дина»):

Ты – слаще смерти, ты – желанней яда,
Околдовала мой свободный дух!
И взор померк, и воли огнь потух
Под чарой сатанинского обряда.

В коленях – дрожь; язык – горяч и сух;

В раздумьях – ужас веры и разлада;
Мы – на постели, как в провалах Ада,
И меч, как благо, призываем вслух!

Ты – ангел или дьяволица, Дина?

Сквозь пытки все ты провела меня,
Стыдом, блаженством, ревностью казня.

Ты помнишься проклятой, но единой!

Другие все проходят за тобой,
Как будто призраков туманный строй.

(II, 306).

Отголоски пережитого вместе с Петровской время от времени возникают и в позднейших стихах Брюсова – например, в стихотворении «Памяти одной» (28 мая 1920 г.), в котором поэт обращается к тому, что было «пятнадцать лет назад», т. е., по всей вероятности, к путешествию в Финляндию.[414] Однако в целом его жизнь и творчество насыщаются новым содержанием, новыми темами, и живому образу Петровской среди них уже нет места. По-новому пробует строить свой жизненный уклад за границей и Петровская – сохраняя, однако, отчетливое осознание того, что впереди у нее не полноценная жизнь, а лишь доживание.

В первые годы пребывания за границей она пытается активно сотрудничать в русской печати. Тому был и вполне объяснимый стимул – недостаток средств, хотя Брюсов и бывший супруг С. Соколов оказывали ей материальную поддержку. В периодике появлялись ее рассказы, которые предполагалось даже издать отдельной книгой (в 1914 г. издательством «Гриф» анонсировалась вторая книга ее рассказов «Разбитое зеркало», однако издание не состоялось). По сравнению со сборником «Sanctus Amor» новые беллетристические опыты Петровской – в большинстве своем печатавшиеся, благодаря протекции Соколова, в московской газете «Утро России» – отличаются творческой зрелостью, стремлением к более широкому и объективному отражению действительности, заметно повысившимся уровнем повествовательного мастерства.[415] Дополнительный литературный заработок давали Петровской газетные и журнальные рецензии, которые регулярно публиковались до ее отъезда за границу,[416] но, не имея возможности знакомиться в Италии с русскими книжными новинками, она принуждена была от этой работы отойти. Литература, однако, не спасала, не облегчала жизненных тягот. К материальной нужде и постоянному нервному расстройству присовокупились прежние недуги, порожденные злоупотреблением алкоголем и наркотиками.