Символисты и другие. Статьи. Разыскания. Публикации

Урбанистические зарисовки Сидорова очевидным образом навеяны аналогичными опытами Брюсова. Первое стихотворение начинающего автора, появившееся в печати и еще очень далекое от художественного совершенства, но отразившее живые и подлинные эмоции, рожденные революционными днями 1905 г., представляется, с одной стороны, всецело зависимым от брюсовских «Грядущих гуннов» и, с другой – бросающим отсветы в будущее, предвосхищающим одические инвективы и образную ткань блоковских «Скифов»:

Новые варвары

Наде Ц.

Нам часто твердят, что новые варвары, мы;
Хотим разорвать золотые листы
Пергаментов древних; храм знанья,
Культуры старинной, хотим мы зажечь, –
Поэтому смертью ликует наш меч,
Подняли мы наши огни.
Пусть так, – я не стану скрывать,
Мы клятву даем до конца разрушать;
Но разве не ярче те песни, что меч наш поет,
Чем старых писаний чернильный налет?
И в факелах наших не солнце ль горит?
Глаза ваши тусклые ядом слепит.
Но мрамором строен ваш храм из колонн –
Коробится там и гниет почерневший картон.
Поверьте – не меньше, а больше, чем вы,
Мы любим святого познанья цветы.
Мы знаем – светильник из пламенных роз
Откроет нам Бога, – явится Эрос.
Припомните, мудрые, – варвары Бога нашли,
Христос – этот варвар, крушитель устоев, преград,
И мир содрогнулся, как бурей объят.
И муки терпели от вас, но радостно шли.
Затем им смиренно хвалу возносили
Вы, черви могильные, им же потом говорили:
«Рим должно разрушить, чтоб счастье найти,
– Не правда ли, братья, ведь нужно идти?»
Вы – мерзкие гады, – слепцы.
О, вот почему, не боясь, я кричу:
«Я – варвар, но миру я Бога найду».[539]

Отчетливо обозначаются в стихотворениях Сидорова «неоклассические» тенденции, характерные и для одновременно рождавшихся поэтических опытов его друзей – Бориса Садовского и Сергея Соловьева, и для авторов, с которыми он не был лично связан (например, для петербуржца Юрия Верховского). Сидоров ориентируется одновременно на «золотой век» русской поэзии, пушкинскую традицию, и на культуру XVIII века, стилизуя ее отличительные жанровые особенности; объект его лирических излияний выступает под условным – вполне в духе стилизуемой эпохи – именем Алины:

Какая странная отрада
В исходе лета, ясным днем
Среди зеленых кленов сада
Сидеть с Алиною вдвоем!

(«Минута»);

И поцелуи снова сладки
И так волнующе легки,
Когда разыщется в перчатке
Просвет белеющей руки.

Глядеть на нити паутины,

На золотые кружева,
Приготовляя для Алины
Признаний робкие слова!..

(«Привет, осеннее веселье!..).[540]

Реабилитация «вещного» мира, развоплощенного в «декадентско» – символистской мелодике и риторике, сказывающаяся в этих лирических экзерсисах («перчатка», увиденная на руке сидоровской Алины, скоро, благодаря Ахматовой, окажется одной из опознавательных примет новой поэтической образности), сближает юношу-стихотворца с теми его сверстниками, которые громко заявят о себе несколько лет спустя после его кончины. Показательно, что будущий теоретик акмеизма в своей рецензии на сборник Сидорова отметил с похвалой стихотворение «Олеография»,[541] свидетельствовавшее о еще одном определившемся увлечении автора – английской живописью XVIII века и прежде всего творчеством Томаса Гейнсборо:

Верхом вдоль мельничной плотины,
Спустив поводья, едет лорд:
Фрак красный, белые лосины
И краги черные ботфорт.

А рядом в синей амазонке

Милэди следует, склонив
Свой стан затянутый и тонкий.
Кругом ряды зеленых ив.[542]