Символы распада

— Мы расследуем дело как правительственная комиссия, результаты которой будут представлены высшему руководству страны. А вы можете проводить свое расследование, вам никто не мешает. Игорь Гаврилович, вы хотите что-нибудь сказать?

— Нет, — растерялся директор Центра, — я просто не представляю, кому могло понадобиться убийство двух ребят. И так жестоко? У Никиты Суровцева семья. Непонятно.

— Где его семья? — быстро спросил Земсков.

— Они сейчас в Москве. Когда узнали о случившемся, приезжали жена и брат. Жена особенно сильно убивалась. Она была в какой-то командировке в Хельсинки и узнала обо всем только через три дня. На похороны не успела. Потом забрала личные вещи мужа и уехала.

— Когда это было?

— Примерно в конце июня. Она управилась за несколько дней. Какое там имущество у наших ученых! Казенная квартира, казенная мебель, только два чемодана личных вещей. И детские игрушки.

— Полковник Машков, — генералу не понравилось лирическое отступление директора Центра, — доложите о ваших действиях.

— После получения информации из прокуратуры решено было направить специальную проверку, — доложил поднявшийся с места Машков. — Я заменил ушедшего на пенсию Степанова. Четвертого августа в присутствии директора Центра и представителя Министерства обороны мы провели вскрытие контейнеров в лаборатории. Два из них оказались пустыми. Вчера в Центр прибыли сотрудники из Москвы. За вчерашний и часть сегодняшего дня нами допрошены около двадцати сотрудников Центра, имевших хотя бы косвенное отношение к случившемуся. Ничего конкретного установить не удалось. У меня все.

— Список людей, имевших доступ в хранилище, вы уже составили? — Земсков видел, что академик Финкель не слушает и вполголоса переговаривается с Архиповым. Им было явно скучно сидеть на этом импровизированном совещании контрразведчиков. Но требовалось все проговорить предельно четко, хотя бы для последующих протоколов.

— Конечно, — Машков передал список. Земсков взял лист бумаги и едва не ахнул. Двадцать четыре фамилии.

— Вы с ума сошли? — гневно спросил он Машкова. — Я спрашиваю у вас про лиц, непосредственно имевших доступ в хранилище.

— Они все имели доступ, — подтвердил полковник. — Это в основном сотрудники из лаборатории Шарифова.

— Где он сам?

— С ним работают сейчас наши люди. Он должен дать подробные объяснения по поводу смерти двух своих специалистов. Мы попросили его вспомнить, чем именно они занимались в последние недели перед смертью, каковы были их обязанности, круг проблем. Сличить график посещения хранилища с их опытами, уточнить необходимость посещения хранилища в тот или другой день.

Это было правильно. Машков все делал правильно. Но он все равно вызывал у Земскова глухое, нарастающее раздражение. Может, потому, что говорил подчеркнуто независимым и сухим тоном, говорил все, даже такое, о чем лучше промолчать в присутствии ученых. А может, Машков не нравился Земскову именно потому, что он работал на своем месте до прихода генерала и не был обязан ему лично, в отличие от подполковника Левитина, который смотрел как преданный пес и готов был ловить любую интонацию начальства. Земсков не хотел признаваться даже самому себе, что причиной его неприязни к Машкову является внутренняя независимость полковника.

— Не знаю, что даст вам этот график, — поморщился для порядка Земсков, — но раз вы так считаете, продолжайте действовать.

Он снова услышал приглушенный разговор двух академиков. Черт возьми, придется дать им понять, что здесь важное государственное дело, а не посиделки. Он повернулся к Финкелю. Тому уже перевалило за семьдесят, но он сохранял тот блестящий ум и проницательность, которые и стали составляющими его огромного таланта. Архипов был помоложе. Что-то около шестидесяти. Финкель маленький, подвижный, суховатый старичок, тогда как Архипов основательный, массивный, неторопливый, с густой седой шевелюрой, всегда сохраняющей артистический беспорядок.

— Простите, что я вмешиваюсь, — нервно произнес директор Центра, — но мне кажется, что я просто обязан вмешаться. Вчера вашими людьми арестованы полковник Сырцов и его заместитель подполковник Волнов. У меня есть серьезные возражения по этому поводу. Ни Сырцов, ни Волнов не виноваты в случившемся. Полная ответственность за все лежит на мне. И я прошу немедленно освободить этих офицеров из-под ареста. Мне кажется, что арестовывать людей без достаточных оснований незаконно.

«Хорошо ему говорить, — подумал Земсков, — он ведь знает, что в любом случае его никто пальцем тронуть не посмеет. Академик, Герой, лауреат. В лучшем случае отправят на пенсию, и будет он жить в своей шикарной московской квартире и читать лекции студентам в университете…»

— Игорь Гаврилович, — постарался помягче ответить он, — вы же знаете, что ЯЗОРДы пропали. Ваша работа — в их создании и исследовании, а работа наших офицеров — их охрана. Два контейнера оказались пустыми. Значит, виноваты офицеры. Разберемся и отпустим, мы просто так никого не сажаем.