Синдерелла без хрустальной туфельки

Василиса и в самом деле на своем таки настояла. Распечатав несколько экземпляров самого удачного, как ему показалось, романа, Саша обошел с утра три издательства и возвращался домой совершенно этим походом измотанный, ругая себя на чем свет стоит – пошел, идиот, на поводу у девчонки… И откуда она взялась только на его голову, Василиса эта монгольская… Ходит вот теперь, обивает пороги. Тоже, поход за литературным признанием. Как будто без признания этого ему никак не жилось…

– Ну что, отнес? – встретила она его в дверях нетерпеливым вопросом. – Что тебе там сказали?

– Ничего не сказали, – буркнул он ей в ответ рассерженно, снимая куртку. – Что мне могут сказать сейчас? Вот прочитают и скажут…

– А когда? Когда прочитают-то? – подпрыгнула Василиса от нетерпения и даже ногой притопнула, как коза. – Ну, Саша… Ну, говори-и-и-и…

– Через две недели сказали подойти. Не раньше.

– Ой, как долго… Целых две недели ждать… Ну что ж, будем ждать…

Больше они к этой теме не возвращались. То есть не проговаривали своего этого ожидания вслух. На самом же деле ждали, конечно. Иногда Василисе казалось, что она и не проживет эти долгих две недели – она их просто переждет, как на вокзале. Вот первый день прошел, вот второй, вот третий… И время, как назло, а впрочем, как и всегда в ожидании, потекло совершенно медленно, скрипуче и монотонно-тревожно. И Саша ждал. Он никак не хотел себе в этом признаваться, но ему уже не безразлична была судьба его детища, его отнесенного по издательствам романа. И еще – он никак не мог объяснить себе счастья этого волнующего их общего ожидания. А оно было именно общим, нераздельным, одним на двоих, и именно счастливым. О чем бы они ни говорили, о чем бы ни молчали, что бы ни делали – все равно они ждали. Вместе. Долго, терпеливо, мучительно. Смотрели друг на друга и читали один и тот же в глазах вопрос – сколько там еще осталось…

А жизнь продолжалась, катилась будто по знакомой горестно-тернистой тропиночке, и Василиса по-прежнему выстаивала у мойки в кафе целыми сутками, и Саша встречал ее ночью, выходя навстречу из темной арки двора, и Петька потихоньку выздоравливал под неусыпным присмотром заботливой Колокольчиковой – все было как обычно. Как всегда. Только однажды, случайно проходя мимо Петькиной комнаты и случайно же вдруг туда глянув, Василиса обомлела: они сидели за письменным Петькиным столом и, замерев, смотрели в глаза друг другу, и молчали, ничего и никого вокруг не замечая. Она могла подойти и совершенно спокойно погладить их по белобрысым детским головам – они бы и не заметили, наверное. Но подходить она не стала, конечно же. Просто стояла в дверях и любовалась на эту картинку, и не могла от нее оторваться. Она знала, что это такое. Понимала уже. И искренне радовалась за братца…

Приходила к ним и Марина довольно часто. И вела себя несколько непонятно – подпрыгивала от каждого телефонного звонка и замирала в ожидании, и прислушивалась, как шпионка какая. Василиса только плечами пожимала, глядя на нее – странная все-таки женщина. Придет, усядется в комнате и молчит, и вздрагивает от звонков, будто ждет чего. Они уже и попривыкли к ней все, и притерпелись как-то. А Ольга Андреевна так и вообще подружилась даже после того случая со Стасиком. Да и пусть приходит, и пусть сидит – никому и не жалко в принципе…

Так и тянулись эти две длинные для них недели. В ожидании. Вернее, в молчании ожидания. А к концу второй недели этого ожидания вдруг произошли в их монотонной жизни два ярчайших события, совершенно невероятных и радостных, о которых никто и мечтать не смел. Вернее, мечтали, конечно, и надеялись, и ждали, но случилось это абсолютно неожиданно и даже как-то прозаически совсем… Просто вышла вдруг из комнаты Ольги Андреевны трудяга-массажистка Лерочка Сергеевна, подошла к лежащему на своем диване еще не совсем выздоровевшему Петьке и тихо так сказала:

– Петечка, у бабушки динамика есть… Слава богу… Слава богу! А то я уж отчаиваться начала. Есть, есть, слава богу! Теперь дело у нас быстро пойдет, через месяцок уже на ноги вставать будем потихоньку…

Петька ошалело смотрел на Лерочку Сергеевну, глупо хлопая длинными ресницами и открыв рот. Он так долго ждал этих самых от нее слов, так долго, что взял вот и так ошалел совсем…

– Ну, Петечка, ну иди же к бабушке, посмотри сам. Она тебе покажет, как у нее ступня работает самостоятельно. Господи, какое счастье-то, Петечка! Ты даже сам не понимаешь, какое это счастье…