Синдик

Любовь и верность умирают, но не так, будто их никогда не было. Остаются их призраки, Макс Вайман, и они тебя преследуют. Они преследуют тебя от Баффало до Эри, но ни в Мексике с ее марихуаной, ни в Тампе с ее текилой, ни в Питтсбурге с его зубровкой, ни в Нью-Йорке с джином тебе не найти от них достаточно глубокого укрытия.

Ты рассказываешь случайным прохожим, зашедшим на этот уголок пропустить стаканчик и немного поболтать, что ты — самый лучший монтер; ты расскажешь им, что женщины отвратительны, ты говоришь им, что Синдик — здесь ты настораживаешься и с пьяной опаской осматриваешься вокруг, понижая голос, — ты говоришь, что Синдик тоже не так хорош, и пьяным голосом читаешь наизусть стихи, пока собутыльники не уходят, озадаченные и озабоченные.

Ли Фалькаро (проводя рукой по лбу): — Ладно, достаточно. Отключи шланги, дай ему двое суток полежать в постели и потом оставь его на улице, ведущей в Ривередж.

Ассистент: — Может ли этот аппарат проникнуть в стертую память?

Ли Фалькаро (с неуправляемой гримасой на лице): — Нет, к сожалению, нет.

Ассистент (беззвучно, вытаскивая иглу капельницы из плеча испытуемого): — Какой дурачок будет на новенького?

Глава 8

Подводная лодка всплыла на рассвете. Орсино выделили койку, и, к своему удивлению, он сразу же уснул. В восемь часов его разбудил кто-то из экипажа.

— Смена вахт, — лаконично объяснил тот.

Орсино что-то вежливо пробормотал и повернулся на другой бок. Подводник схватил его плечо, свалил на пол и произнес:

— Ты собираешься возражать?

Реакция Орсино была выработана долгими годами занятий поло — мгновенно выполнить правильное действие, инстинктивно оценив скорость мяча, возможность рикошетов, тактику и стратегию противника. Его реакция не была приспособлена к человеку, ведшему себя со слепой жестокостью неодушевленного предмета. Он бросился было на него, едва поднявшись с пола, но вовремя успел заметить, что подводник держит свою руку на ножнах.

— Ладно, подонок, — довольно проговорил матрос, решив, вероятно, что с Орсино хватит. — Только не вздумай перечить Охране.

Он накрылся одеялом и притворился, что спит, пока Орсино пробирался через переполненный отсек и затем по трапу — на палубу.

Небо было тяжелым, покрытым черными тучами. Казалось, подводная лодка летела по воде; соленые брызги разбивались о ее блестящий корпус. Впереди копошились пулеметчики, возившиеся со своим пятидюймовым хозяйством. Хриплый голос маленького офицера выкрикивал какие-то номера и тонул в шипении и клокоте воды. Орсино прошел к рубке и попытался навести порядок в своих мыслях.

Это было отнюдь не легко.

Он был Чарлзом Орсино, самым молодым членом Синдика, и, следовательно, все его воспоминания сохранились.

Одновременно он был Максом Вайманом с его воспоминаниями, но это было более смутно. Сейчас же, будучи в состоянии отделить себя от Ваймана, он смог вспомнить, как эти воспоминания в него попали — вплоть до инъекции последнейй иглой. В голову лезли какие-то горькие мысли о Ли Фалькаро — он выбросил их из головы, сосредоточив внимание на том, как командор Гриннел вылезал из люка.

— Доброе утро, сэр, — проговорил он.

На него уставились холодные глаза командора.

— Не надо, — ответил командор, — на этой посудине мы в эти игры играть не будем. Я слышал, у тебя были какие-то неприятности с койкой?

Орсино в замешательстве пожал плечами.

— Кто-нибудь должен был тебя предупредить. На лодке полно Охранников. Они о себе страшно высокого мнения, что в принципе правильно. Свою задачу они выполнили отлично. Ты уж им не перечь.

— Что они из себя представляют? — спросил Орсино.

Гриннел пожал плечами. — Элита, самая обычная. Банда Лоумана. — Он заметил пустой взгляд Чарлза и холодно улыбнулся. — Лоуман — это президент Северной Америки.

— На берегу, — завелся Орсино, — мы обычно слышали о каком-то Бене Миллере.

— Устаревшая информация. За Миллером стояла морская пехота. Лоуман был министром обороны. Он отправил морскую пехоту на берег и сделал из нее береговую охрану. Забрал у них тяжелое вооружение. В то же время он создал Охрану, совершенно спокойно, так как министр информации был на его стороне. Это было около двух лет назад. Морские пехотинцы, отказавшиеся стать членами Охраны, были уничтожены. У Миллера хватило ума, чтобы покончить жизнь самоубийством. Вице-президент и министр иностранных дел подали в отставку, но это их не спасло. Конечно, президентство автоматически перешло к Лоуману, и он застрелил их. Они все до единого были коррумпированы. Их тело и душа принадлежали Южному Блоку.

Появились два матроса с легкой походной кроватью, а за ними — капитан подлодки с красными от недосыпа глазами.

— Поставьте-ка ее там, — приказал он им и тяжело сел на прогнувшуюся под ним сетку.

— Доброе утро, Гриннел, — с усилием произнес он. — Кажется, я уже стар для подводных лодок. Мне хочется больше солнца и воздуха. Не мог бы ты применить свое влияние, чтобы меня перевели на эсминец? — он широко улыбнулся, желая показать, что это была шутка.