Синдикат 'Громовержец'

Никто, кажется, не заметил момента, когда десантники покинули город. Они исчезли, словно их никогда здесь и не было. Улица, однако, не пустела до поздней ночи.

Приехали рабочие, начали разбирать завалы. Медики увезли родителей Машки, с трудом вытащив тела из покореженной "Волги". Собрали в специальный мешок и то, что осталось от Травкина. Пятно на асфальте закидали песком. Плотники забили фанерой зияющие окна универмага.

Народ все ходил, перетасовывался из кучки в кучку, делился переживаниями. Старухи зорко следили, не блеснет ли где оставленная пустая бутылка.

Зарыбинцы никак не могли смириться с мыслью, что все уже кончилось. Слишком уж громкое начало - и такой неожиданно быстрый конец. Они вновь и вновь подходили то к рухнувшей стене парикмахерской, то к увечному зданию магазина, качали головами, вздыхали и общались в основном междометиями:

- Вон-на! Вишь, как?.. Вот же дела! Так-то вот...

Более прибавить было нечего, потому что никто по-настоящему и не понял, что именно произошло в городе в этот день.

Один примечательный факт все же ускользнул от внимания большинства горожан.

Вскоре после ухода десанта возле райотдела милиции остановился крытый брезентом "УАЗ" защитного цвета. Внутри сидел угрюмый, весь покрытый шрамами полковник в потертом камуфляже. Лицо его было покрыто шрамами. Рядом с ним находились четыре таких же угрюмых бойца с боевыми автоматами в мускулистых руках.

Дежурный вызвал Дутова, тот очень быстро появился. Полковник спросил, куда подгонять бронетехнику. Дутов, бледнея, переспросил, какую бронетехнику.

В течение последующих тридцати-сорока минут работники райотдела слышали то рев разъяренного полковника, то жалобное блеяние Дутова. Иногда можно было разобрать отдельные фразы: "А я откуда знал?! Они тоже сказали, что спецназ... Да зачем же сразу трибунал? Я подумал, что это свои..."

Трибунал Дутову, конечно, вряд ли грозил. Но сам факт, что у него под носом непонятно кто обезвредил и вывез вооруженную банду, жестоко потряс майора. Настолько, что последующие двое суток он не вылезал из дома, возвращая душевное равновесие с помощью популярного сорокаградусного напитка в компании доброй и отзывчивой Алины Поповой - местного инспектора по делам несовершеннолетних.

* * *

Каждый город имеет свое почти человеческое лицо. И с каждого города, пожалуй, можно нарисовать портрет.

Есть города с романтично разбросанными по плечам волосами. Есть города с квадратной челюстью. Есть города с седыми академическими бородками. Есть - с поджатыми губами.

Зарыбинск был городом с вечно удивленными глазами.

Удивление, а точнее, эдакое робкое недоумение было главным настроением, свойственным Зарыбинску и его обитателям. Это явилось итогом многих обстоятельств и имело глубокие корни.

Удивление окутывало любого зарыбинца еще в момент рождения. Это и понятно - детям свойственно удивляться. Новый, девственно чистый человек появлялся на свет под квохтанье деловитых куриц, прохаживающихся под окнами роддома, под фырканье лошадей, под звон посуды в приемном пункте, звонкий переклик старух на огородах. Есть ли кому-то дело, что в мире стало одним жителем больше? Знает ли мир, что этот житель должен хоть в малой мере изменить его?

Человек понемножку рос, все яснее осознавая свое место среди этих пыльных улиц, скрипучих дверей, шатких заборов, громыхающих по разбитым дорогам грузовиков, запаха дров и дыма, жужжания мух на окнах, ночного перелая собак и звона церковных колоколов.

Потом человек попадал в школу, о которой был, конечно, достаточно наслышан, о которой читал в книгах и смотрел в передачах. И вдруг с удивлением обнаруживал, что вместо светлых чистых классов он попадал в низкие комнаты с провисшими потолками, в узкие полутемные коридоры и холодные уборные. А вместо семьи добрых товарищей его окружает дикое, орущее, злое, дерущееся, истеричное стадо человеческих детенышей. И вдруг оказывалось, что и сам он - ничем не примечательная часть этого стада.

И все готов был терпеть юный человек - осклизлые котлеты в столовой, жестокие детские разборки за сараями, вывернутые и опустошенные карманы, когда оставляешь пальто в раздевалке, дохлых мышей в карманах, когда отказываешься курить или разводить костер под привязанной кошкой, насмешки учителей, окончательно уверенных в том, что их ученики - кретины... Все терпел человек, потому что еще ждал его большой мир, а в том мире многое требовалось изменить.

Но кончалась школа, и надо было что-то решать. А родителям накладно отправлять чадо учиться в областной институт. Тем более что рядом было несколько уже проторенных дорожек - училище механизаторов да аграрный техникум, прозванный в народе "навозной академией". От школы они отличались тем, что преподавателей можно угощать сигаретами, а ходить на занятия необязательно.

Уходя с новенькими шоферскими правами в армию, молодой человек обнаруживал там целое скопище таких же удивленных. Но там у каждого имелась своя печаль, и вообще это тема для другой истории.