Синдикат «Громовержец»

— Мы ведь не можем просто уезжать или просто приезжать, это слишком грустно. Приезжать нужно к кому-то, чтобы ждать встречи, чтобы радоваться ей. А я? К кому мне здесь приезжать, кроме как на кладбище? Кирилл, пойми же, у меня есть только ты.

«У меня есть только ты…» У Кирилла голова закружилась после этих слов. Он вдруг понял, что давно уже Держит Машкины руки в своих.

— А ты сегодня… — опять появились слезы. — А ты говоришь «пока» и уходишь.

— Ты тоже сказала «пока», — смутился Кирилл.

— Я не знаю, как с тобой говорить… — с отчаянием повторила Машка. — Не знаю.

Кирилл ни о чем уже не думал. Он обнимал Машку, гладил ее волосы и что-то шептал — наверно, какие-то пустяки, просто негромкие и спокойные слова утешения. И Машкины плечи совсем не были твердыми, как он боялся. Наоборот, она прижималась к нему, ее руки держали его так крепко, словно боялись потерять.

— Идем к нам, — сказал он, наконец. — Я не пущу тебя к соседям такую.

— Ничего, — Машка вытерла слезы. — Я сейчас успокоюсь. Иди, Кирилл, все хорошо. Меня тетя Вера сейчас накормит, чаем напоит… Только завтра приходи, ладно?

— Какой разговор!

Кирилл шел по темным улицам, словно летел на крыльях. Добрался до дома, почесал за ухом удивленного Черныша. Наконец вошел.

— Мам, я дома!

* * *

На столе был нормальный домашний ужин: картошка, овощи и лопнувшая в кипятке сарделька. Чувствовалось, что мать взбудоражена, хотя и старалась не подавать вида.

Отец тоже поднялся среди ночи и теперь ходил взад-вперед по кухне, закуривая одну сигарету за другой.

Кирилла не ругали, не укоряли за то, что исчез из дома, оставив родителей в страшном смятении. Отец и мать как-то поняли, что все действительно очень серьезно, раз уж сыну пришлось подвергнуть их такому испытанию. Кроме того, оба верили, что он не мог совершить что-то ужасное.

И вопросов не задавали. Пытались, конечно, но Кирилл это дело очень быстро пресек.

Мать и не настаивала. Ей достаточно было, что ее ребенок сидит дома и уминает ужин, что он здоров и даже, кажется, весел. А значит, ничего страшного быть не может.

Только вот отец все ходил и ходил из угла в. угол, нервничая.

— Пойду, постель сделаю, — сказала мать, покидая кухню.

Отец сел напротив. Он курил, тайком разглядывая сына. Он чувствовал, что в его ребёнке — его малыше, который, кажется, только вчера осваивал трехколесный велосипед — появился стальной стержень. Ребенок стал взрослым человеком, а отец и не заметил.

Он смотрел на Кирилла, как на непрочитанную книгу, хотя недавно, как ему казалось, он видел сына насквозь. Он осознавал, что в жизни сына и в его характере появилось что-то более серьезное, более глубокое и зрелое, чем можно было представить год или месяц назад.

Отцу сейчас остро требовалось о чем-то поговорить с Кириллом, порасспрашивать, узнать — а чем в действительности живет этот крепко сбитый светловолосый-юноша, на которого он почти не обращал внимания последние годы. Но почему-то отец терялся. Он не знал, как вести разговор. Вдруг он спросил:

— Девчонка-то есть у тебя?

Кирилл отставил тарелку, едва заметно улыбнулся, глядя куда-то мимо отца.

— Есть, — кивнул он. Но в глазах явственно отразилось какое-то беспокойство или сомнение, и отец это сразу заметил.

— Чего? — он закурил новую сигарету. — Поругались?

— Нет. Знаешь, она… — Кирилл смутился. — Она не такая, как я. Она книги читает, выучиться хочет. Не знаю, как мы с ней будем…

— Это плохо, если баба умней мужика, — покачал головой отец. Затем исподлобья взглянул на сына. — А ты что? Тебе кто мешает тоже книжки читать?

— Да куда мне… — отмахнулся от этой мысли Кирилл. — Мне в армию сейчас идти.

— И что? Армия — конец жизни? По-моему, у тебя только начало. Чего хочешь, то и сделаешь. На все времени хватит.

— Не знаю, — пожал плечами Кирилл. Он почему-то сейчас видел перед собой праздничный, ярко освещенный зал, множество красивых и уверенных в себе людей в элегантной форме, слышал их смех, голоса. И никак не мог представить, что меньше суток назад он сам был среди этих людей. Машку — видел, а себя нет.

— Думай, — сказал отец. — Завтра чего делать собираешься?

— Да так… С утра к Хрящу надо забежать. Он, кстати, не заходил?

— Не знаю, не видел. Ну ладно, — отец встал и безжалостно раздавил окурок в пепельнице. — Идем-ка спать.

* * *

Кирилл проспал всего-то часа четыре и вскочил, как по будильнику. Хотя обратно к подушке его тянуло со страшной силой.

Голова была занята только одним: как там Хрящ? Одевшись и очень быстро перекусив, Кирилл помчался к восьмикласснику домой.

Он поднялся по темной скрипучей лестнице двухэтажного дома, еще снизу услышав грохот и крики с кухни. Кирилл вошел и увидел: отчим Хряща и его мать навалились на старую бабку и выкручивали ей руки. Все трое были неопохмеленные, хотя и не протрезвевшие, все орали, ползая по грязному полу, махали руками и сыпали матерщиной. Насколько понял Кирилл, отчим и мать выпытывали, куда бабка спрятала полученную накануне пенсию.