Синдикат киллеров

— А к чему ты? — отсмеявшись, спросил Слава и вытер глаза ладонью.

— Лежу я, приготовился, а входит Ирка?

— Как тебе не стыдно!

— Ну так скажи хоть кто? — настаивал Турецкий.

— Приедем, увидишь. Тебе точно понравится...

Увидев Нину, Турецкий, во-первых, не узнал ее, а во-вторых, удивился, помня о пристрастии Грязнова к достаточно выразительным женским формам. Впрочем, пристрастия, как и времена, быстро меняются. Очень симпатичная девочка — стройненькая, но без острых углов, и мордашка ничего. Одета хорошо, со вкусом.

Но, зайдя в комнату, онемел. Увидел Карину. Оглянулся на Нину. Потом посмотрел на Славку.

— У вас, Александр Борисович, — сказала вдруг Нина, — очень выразительный взгляд. Постоянно думающего человека.

Славка прыснул, но постарался все-таки сохранить серьезную мину. Турецкий, наконец, нашел нужный тон:

Ну разыграли! А ведь я вас, Нина, наверное бы так и не узнал, если бы не увидел Карину. А что касается вас, — он с поклоном взял ладонь Карины и элегантно поднес кончики ее пальцев к своим губам, — вас не узнать невозможно. Раз увидел — и на всю жизнь!

— Вот и хорошо, — констатировала Нина и безапелляционно добавила: — Мужчины — мыть руки и за стол!

Они ушли в ванную. Турецкий закрыл дверь и сказал Грязнову:

— Ты вообще-то соображаешь, что делаешь?

— А что тебе не нравится? — намыливая руки, спросил Слава.

— Такие подставки, старик, весьма опасны. Они ж у нас по делу проходят.

— Свидетелями. Ну и что?

— Так ведь неизвестно же, как все еще повернется!

— Да пусть как хочет, так и крутится. А мы — живые люди.

— А если свидетели станут соучастниками?

— Не надо, Саня, — поморщился Грязнов. — Не обижай их. Ты еще очень многого не знаешь, а мне известно.

— Что, Нина рассказала?

— А чем она тебе не нравится? Может, я женюсь на ней!

— Ну это, конечно, твое дело. А мне-то что прикажешь?

— Ах вон ты о чем! Ты у нас, оказывается, мальчик и не знаешь, как занимаются любовью. Тебе рассказать? Или надо показывать?

— Да ну тебя к черту! Ситуация... А, теперь уже все равно: было — не было... Конечно, было! И разговаривать не о чем.

Саня, все эти наши служебные условности мне уже вот где. — Грязнов провел себя ногтем по горлу и взял полотенце. — А всякие вшивые законы нарушали и будут нарушать, чем бы они ни грозили.

А тут — какие запреты? Сам подумай. И мой лучше руки. Между прочим, ты Карине нравишься.

— Ты-то почем знаешь?

— Профессия, Саня. Сыщик я. Все видеть и знать должен. Да и народ поговаривает. Хотя если уж тебя задавила твоя щепетильность, есть выход. Сразу налево и — за дверь. Придумай себе срочное дело, а я, так и быть, подтвержу.

Турецкий посмотрел на Грязнова как на безнадежно больного человека.

— Я что, по-твоему, сильно похож на идиота? Чтоб такую бабу упустить? Да я ж сам себе никогда не прощу?.. А потом, зачем же я именно сюда на три ночи заказал машину? Нет, старик, это я просто таким вот образом совесть свою довожу до кондиции, хотя, если честно, чего-то ничто меня не мучает.

— Давно бы так. Кончай мытье, а то наше отсутствие становится подозрительным. И больше жизни, Саня!

Поначалу Саша и Карина держались несколько скованно, были чересчур вежливы, беседовали исключительно на «вы» и на отвлеченные темы, старательно обходя то, что касалось повода для их знакомства.

Нина же старалась всячески сломать эту напряженность — смеялась, ластилась к Славке, словно демонстрируя: можно и так — целоваться взасос при свидетелях, и пошутить не очень скромно. Словом, вела себя раскованно: вот глядите, я люблю этого человека и хочу его, потерплю еще немного, а потом уведу в другую комнату — и только вы нас и видели! И сидите себе тут, и ведите умные разговоры про Америку, ах-ах!..

Надо было перейти какую-то грань, после чего все покатится само. Но Турецкий, большой мастак по этой части, вдруг растерялся, словно его околдовало присутствие Карины. А она сидела рядом, соблазнительная до чертиков и, главное, доступная — только руку протяни... Ее раскосые черные глаза, матовая кожа и вольно распущенная копна тяжелых черных волос завораживали. Плавное, чуточку ленивое движение рук, высокая грудь, крутой изгиб бедра, круглая открытая коленка — все это, вместе взятое, туго обтянутое переливающейся малиновой тканью, обволакивало Турецкого знойной атмосферой грешных сказок тысячи и одной ночи, в которых величайшие мудрецы и калифы находили высшее отдохновение от государственных дел меж тяжелых бедер медлительных и жарких красавиц, на их пупках, вмещавших, по свидетельству очевидцев, до четырнадцати унций орехового масла...

И когда Турецкий дозрел до быстрого и решительного грехопадения, Карина, словно физически ощутив его желание, вдруг поднялась и сказала, что надо убрать лишнее со стола. Саша, естественно, предложил свою помощь. С кое-какой грязной посудой они вышли на кухню, сложили в раковину тарелки, повернулись друг к другу, и руки их встретились сами. Следом рванулись губы, еще миг — и всему нашлось дело: губы всасывали сладкие соки, руки медленно и жадно приближались к потаенным местам, а глаза требовали немедленного и полного уединения.