Синдикат киллеров

Барон, утаскивая за собой беспомощную Ирину, рот которой был залеплен пластырем, а руки сзади скованы наручниками, стал продвигаться вдоль стены в дальний конец, зала, где за прозрачной перегородкой темнело отверстие трубы с откинутой крышкой люка

Все беспомощно застыли, словно в оцепенении, глядя на эту противоестественную сцену. Прозрачная стена разъехалась перед Бароном, и он шагнул вместе с Ириной за этот невидимый порог.

—        Арсеньич! — крикнул Никольский.

Кашин вдруг плавным движением повел рукой,

и через миг на головы Барона и Ирины с потолка хлынул водопад. Неожиданный удар водной массы сбил их обоих с ног. Но водопад остановился так же мгновенно, как и возник. И сейчас же раздались оглушающие звуки выстрелов.

Держа револьвер обеими вытянутыми руками, Арсеньич всаживал в дергающееся тело Барона пулю за пулей, пока не опустел барабан. И только тогда бессильно опустил руки.

Турецкий кинулся к Ирине, лежащей ничком в луже воды. Поднял голову, сорвал рывком пластырь с лица и поднял ее на ноги. Но потрясение и удар воды были слишком сильны для нее, и она не могла стоять.

Слава вывернул карманы Барона, отыскал ключ от наручников, сунул в карман Турецкому его пистолет, снял с Ирины наручники и, подхватив ее на руки, понес к винтовой лестнице. Голова ее беспомощно свисала, а длинные пепельные волосы плавно раскачивались в такт его шагам.

Турецкий, наконец, повернулся к Никольскому и Кашину.

Кашин, держа за ствол свой револьвер, протянул его Турецкому и сказал:

—        У меня есть разрешение...

—        Я тоже так думаю. — Махнул рукой — убери, мол. — Пойдемте, Евгений Николаевич. Сейчас я пришлю сюда людей. Пусть его вынесут и посмотрят, что у вас тут вообще делается. Жаль. Я все-таки питал надежду... Ну что ж, давайте опять понятых.

Вот теперь бригада сыщиков приступила к обыску, имея впереди самые невероятные перспективы.

Никольский полностью отрешился от окружающих и впал в прострацию, будто последние действия полностью лишили его остатка сил. По просьбе Турецкого Кашин показал Моисееву, как пользоваться пультом Никольского. Предупредил только: упаси Боже тронуть хотя бы одну кнопку в торце, возле закрепленной цепочки. На вопрос — почему? — ответил незатейливо:

—        Взлетит все, к чертовой матери! Охнуть не успеете...

—        А зачем все это надо было придумывать? — спросил Моисеев.

Кашин пожал плечами.

—        Наверное, затем же, зачем и птица летает...

Вскоре стали поступать первые сообщения: обнаружен весьма впечатляющий склад оружия — пистолеты, автоматы Калашникова, пулеметы непонятной конструкции... много боеприпасов... приборы ночного видения... приборы, назначение которых непонятно... медицинское оборудование... склад продуктов...

Турецкий давал указания.

—        Семен Семенович, вызывай из местного ОВД подкрепление с транспортом, оружие погрузить и — в Москву. Чего не знаем, пока не трогайте, вдруг это какая-нибудь атомная бомба. Теперь тут всего можно ожидать... Давайте закрывайте все оставшееся и опечатывайте... Всех лишних — долой, поставить охрану.

Никольский сидел в кабинете на полукруглом любимом своем диване. За его спиной разноцветными елочными огнями сверкал открытый бар. Из бутылки «Абсолюта» он налил полный бокал смородиновой водки и стал пить мелкими судорожными глотками.

Арсеньич с убитым видом бродил по кабинету, смотрел на дрожащие пальцы Жени.

Все рухнуло — вмиг и до основания. Все! Ничего не осталось: ни мечты, ни смешных придуманных законов, ни беззаботного веселья, ни жаркого запаха душноватой сосновой хвои. В кабинете пахло лишь пороховым дымом.

—        Арсеньич, сядь, пожалуйста, рядом... — хрипло сказал Никольский.

Кашин подошел, боком присел на диван.

—        Давай, дружок, в последний раз, как... сто лет назад, как было когда-то... Каждый себе наливает сам. В свой стакан. И свою судьбу...

Арсеньич достал бутылку «Бифитера», привычно механически смешал джин с тоникам, кинул дольку лимона и кусочек льда, покачал свой бокал в пальцах.

—        Прости меня, — Никольский легонько коснулся его бокала своим. — Я все сам разрушил... Все поломал своими руками.

—        Не надо, Жень, — поморщился Арсеньич.

—        Второй тюрьмы не выдержу. И думаю, не дотяну до нее... Выполни мою последнюю просьбу. Сделаешь? Ты помнишь, о чем я.

—        Может быть, не надо, Женя? — Арсеньич не возражал, не сопротивлялся, он просто еще не мог себе представить, что сказанное ими когда-то вдруг станет жестокой, трагической реальностью.

—        Надо. Поэтому прошу... Боже, как я виноват перед тобой, перед Таней! Ты ей скажи правду. Потом.

—        Не знаю, хватит ли сил...

—        Постарайся. Это моя последняя воля... — Никольский вдруг отшвырнул пустой бокал и вцепился в голову длинными, сильными пальцами. — Зачем! Зачем все это?!

Ирину привел в чувство Сережа Селихов, успешно выполнявший, если нужно, и роль врача. Увидев его, она испуганно округлила глаза, но он улыбнулся ей, подмигнул и таинственно приложил палец к губам.