Синдикат

— Представляете, — весело сказала Женя, стоя на четвереньках, — это был приказ Клавдия о том, что наш департамент переводят во двор, в новое здание… А Эльза Трофимовна р-раз, и…

— А я и внимания не обратила, что во дворе есть какое-то здание… — смущенно и доверчиво улыбаясь, проговорила Эльза Трофимовна.

Она взяла со стола какую-то бумагу, мельком взглянула на нее и, сложив вчетверо, стала рвать на кусочки…

— Посто-ойте!!! — застонала Маша… — Что ж вы рвете?! Что это?!

— …да чепуха там какая-то… Вообще, по ошибке попало… Какой-то корабль… куда-то отплывает пятнадцатого августа…

Маша завыла, затопала ногами…

…Спокойно, сказала я себе, спокойно, ты скоро уезжаешь и вообще не имеешь к этому морю-по-колено никакого отношения…

Вошла в свой кабинет, закрыла дверь, чтобы не слышать очередного скандала…

Села за стол и наконец открыла почтовую программу. На меня посыпались гостинцы-леденцы в широком ассортименте:

— целый мешок файлов от Галины Шмак с воплем, что все это надо прочитать до утра;

— заявка от Эсфирь Диамант с приглашением поддержать материально «Еврейские народные гуляния» в исполнении ансамбля «Русские затеи» на ее концерте, в зале «Родина»;

— истеричное открытое письмо Клары Тихонькой (с копиями во все сто восемьдесят семь организаций) с требованием вложить тридцать тысяч долларов в проект пятиэтапного семинара «Будущее Катастрофы»;

— десятка полтора требований из Иерусалима;

— рассылка «Народного университета» Пожарского;

— рассылка Национальной Русской партии Украины;

— рассылка Чеченского Союза борьбы с оккупацией;

— приглашение из Театра Наций на премьеру пьесы Ноя Клещатика «Высокая нота моей любви»;

И, наконец, последнее письмо, которое вывело меня из ступора.

Я смотрела в экран своего компьютера с бессильным изумлением:

Из департамента Розыска потерянных колен мне сообщали, что Вячеслав Семенович Панибрат, 53 года рождения, профессия — водитель, — принадлежит к потерянному колену Гада («Отряды будут теснить его, но Гад оттеснит их по пятам»)…

Нет, подумала я, нет, вот это уж — дудки… Довольно… Славу я вам не отдам…

Потянулась к своему ежедневнику и стала быстро листать его, отыскивая одну бумагу, которая столько времени провалялась у меня, кочуя из одного ежедневника в другой… Где-то здесь она то и дело подворачивалась под руку, а вот сейчас… В нетерпении я перевернула ежедневник, вытрясая из него все записочки, листки, фотографии, квитанции… наконец, сложенный вчетверо лист выпал на стол.

— Маша! — крикнула я, — свяжи-ка меня…

И тут же раздался звонок. Я вздрогнула, — и настолько была уверена в том, кто это звонит, что сама сняла трубку…

— Дорогая, — услышала я знакомый голос, — звоню только за одним: убедиться, что вам прислали приглашение на премьеру моей пьесы, которая с вашей легкой руки…

Нет, не за этим ты звонишь, подумала я, не за этим…

— Ной Рувимович, — проговорила я мягко и решительно, — нам бы стоило повидаться, причем, не откладывая это вдаль. Я ведь скоро уезжаю, и…

— Не говорите, не говорите! — перебил он меня взволнованно. — Вы не представляете, какая это будет потеря для…

— Когда вы сможете приехать?

— Да вот сейчас, — сказал он просто, — я тут паркуюсь у ворот, сейчас и поднимусь…

Я подняла глаза. В дверях стояла взволнованная Маша.

— Валокордин? — спросила она. — Тридцать капель?

— Дурочка. Кофе. И для Ной Рувимыча тоже. И ко мне — никого, пока он не выйдет отсюда.

Норувим был сегодня совершенно по-летнему: светло-серая бобочка, светлые брюки, никакого галстука. И пребывал он — это видно было с порога — в отличном настроении.

Маша принесла кофе, вазочку с конфетами, плотно прикрыла за собою дверь.

— Боже мой, боже мой! — приговаривал Клещатик, разворачивая конфету, — три года пролетело совсем незаметно! Как задумаешься — что есть наша жизнь…

Я не мешала ему разогревать нашу предстоящую беседу. Просто знала — о чем она пойдет. И понимала, что на сей раз буду полновластной хозяйкой ситуации.

— И все это время своим присутствием вы настолько украшали жизнь столи…

— Да, как раз на днях я украсила жизнь одного мента, он гнался на мотоцикле за нашим «фордом», внутри которого — такая оказия! — случайно находился не израильский лектор-психолог, а труп безымянного алкаша. Мы со Славой везли его в морг и нарушили правила дорожного движения…

Ной Рувимыч вытаращил глаза, захохотал, замахал руками:

— Бросьте, бросьте, это вы мне сюжет своего будущего романа…

— …и с этим жмуриком, но уже и с ментом, мы заехали ко мне домой — взять триста баксов, чтобы спасти моего Славу Панибрата, парня отличного, но лихого, может, потому, что — как выяснилось сегодня, — я кивнула на экран своего компьютера, — он принадлежит к колену Гада, отряды будут теснить его, но он оттеснит их по пятам, и так далее… А я бы хотела взглянуть в глаза тому гаду, который…

Оживленная улыбка на лице Ной Рувимыча сменилась озабоченным вниманием. Я не стала продолжать своей тирады. Все уже было сказано. Наступила пауза…