Синдикат

…Меня рядом она почувствовала не сразу… Так и сидела, полуприкрыв глаза, пока я доставала пудреницу и красила губы…

— Ты бы хоть научила меня чему-нибудь своему, — жалобно попросила я, завистливо глядя на ее, ополоснутое отрешенным счастьем, лицо, — что там? медитации какой-нибудь…

Не меняя выражения лица, она проговорила:

— Да, ты затоптана… Тебя залягали копытами мелкие демоны нижнего мира… Сядь-ка спокойно… Так… Не обращай внимания на грохот… Это даже хорошо. Здесь никто никому не нужен, и никто никому не важен… Закрой глаза… Так… Теперь вдохни глубоко, снизу живота, и мысленно проследи движение этого шелкового тугого глотка воздуха… как он движется по гортани, чувствуешь?.. спускается в пищевод, проходит по желудку, и вниз, вниз, — заполняя внутри каждую клеточку; гони его вниз до самой последней чакры!..

А теперь не торопись… медленно и радостно выдыхай его, выдыхай до дна, до последней молекулы, отходи, отплывай… Замирай… затихни… И перед тем как вдохнуть опять, мысленно изнутри ощути себя совершенно не причастной этому миру. Пустой… и абсолютно свободной. Да при чем тут свобода! Тебя просто нет, нет тебя! Перед тобой бесконечное голубое полотно, на котором ты вольна рисовать любые картины… Да они и сами будут возникать, сами по себе… Ты — ничто, ты — субстанция прозрачного воздуха… Эти семь мгновений — отдохни от мира, и дай миру отдохнуть от тебя…

И гулкий, грохочущий поездами перрон сомкнулся вокруг, разомкнулся, стал огромной сферой, уходящей бесконечно вверх, а внизу, пересекаясь, сталкиваясь, разбегаясь, все сновала и сновала толпа…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

глава тридцать девятая. Последний отпуск

…По перрону тель-авивского вокзала прогуливался красавец с орлиным, что называется, профилем, роскошными высокомерными бровями, огненным взором ярких и сумрачных зеленых глаз, с изумительного красноватого оттенка каштановой бородкой…

Все это великолепие водружено было на непрезентабельное тулово с низкой посадкой, плоским задом и какими-то неуверенными ногами — фигуру, вполне пригодную для заурядной мужской особи, но отнюдь не для этой царственной головы, которой не хватало лишь чалмы с изумрудом во лбу или королевской шляпы с плюмажем. Голова совершенно разоблачала невзрачное тело и даже обличала его, словно владелец этих кривоватых ног и сутулой спины украл где-то уникальный музейный экспонат.

Он сел с нами в один вагон, и когда проходил контролер, я мгновенно представила, как захваченный врасплох преступник снимает голову с плеч, прячет под мышку, но не тут-то было: из подмышки торчит гордый нос с гневно раздувающимися тонкими ноздрями и выразительно посверкивает зеленый глаз… И чуть ли не до Хайфы, куда мы ехали в гости к друзьям, я придумывала приключения украденной головы и очень этим развлекалась. Например, поняв, что ему от расплаты не уйти, вор прячет голову в мою сумку как раз тогда, когда я отлучаюсь в туалет, и убегает по проходу в тамбур — без головы, разумеется. Тут забавна реакция наших левантийских, ничему не удивляющихся обывателей. Возможно, кто-то кричит ему вслед — Мотек, что у тебя горит? — ну, как обычно они реагируют, если обстоятельства требуют пошевеливаться. Будет ли стрелять вспыльчивый и вооруженный пистолетом поселенец в резво бегущее туловище? Не решит ли он, что это бежит террорист, подбросивший свою начиненную взрывчаткой, голову (начинять удобно, много отверстий) в полный людьми вагон? Ну, и так далее…

Борис, когда я описывала все эти картинки, меланхолично заметил:

— Но ведь это нос майора Ковалева.

И я скисла.

К тому же я забыла дома книгу, пришлось всю дорогу листать газеты… В «Джерузалем пост» целый цветной разворот был отдан иерусалимским львам: оранжевый, с серебряными крыльями, лев. Лежащий, расписанный кубистским рисунком, черно-белый, с гордой гривой. Зеленый, как яблоко, грозно набычивший голову, лев. На площади в клумбе сидели два льва, хвостами друг к другу. Один красный, в белых яблоках, другой полосатый, как бурундук. Стоящий, ковровой выделки, расписной, как узбекский ляган. Не было только нашего, утреннего-золотого, улыбающегося, стерегущего главную улицу рынка Маханэ-Иегуда… Ах, жаль…

На соседней странице известный политолог комментировал «худну» — перемирие с арабами, слепленное на скорую руку, — предрекал, что долго оно не продлится, и до конца недели мы наверняка еще сотрясемся в каком-нибудь взрыве…

Все шло своим, уже накатанным, ходом:

Арабы взрывали евреев. Евреи расписывали львов…

Американцы давили с мирными переговорами. Евреи расписывали львов.

Европа лгала, изворачивалась, подмахивала своему насильнику, от которого лет пятьдесят уже рожала детей ислама. Зато евреи расписывали львов…

— Смотри! — сказал вдруг Борис и подвинул мне русскую газету.