Синдром

«Привет, Эй. Это Никки. Надеюсь, ты не забыла про сегодняшний ужин? Это радужно importante[6]».

Сестры вместе ужинали по вторникам, чередуя места встречи, если только одна из них не была слишком занята (в последнее время обычное дело для Эйдриен) или в подавленном настроении (чем порой страдала Никки).

«Радужно» являлось семейным шифром, словечком, которое изобрела Эйдриен еще очень маленькой девочкой – четырех-пяти лет и которое использовалось в разговорах между сестрами вплоть до настоящего момента. Слово обладало свойствами прилагательного и добавляло важности, достоверности или веса ко всему, что определяло. «Тебе нравится тот парень? Радужно нравится?» – «Ага…», «Я точно провалю зачет по математике». – «Радужно провалишь?»

Никки нахмурилась: этого недостаточно. Что, если Эйдриен придет, постучится и…

Поэтому она нацарапала записку для сестры и спустилась на первый этаж. Рамон отсутствовал на месте: он помогал миссис Паркхарст выйти из такси, так что Нико проскользнула за его стойку и сунула записку в отсек с номером своей квартиры. Если Эйдриен придет, портье обязательно заглянет в ячейку – он очень ответственный.

Вернувшись к себе, Никки вышла на балкон и разожгла огонь в маленьком переносном камине. Солнце уже садилось, разливая по небу сиренево-оранжевые сполохи, и вся картина напоминала Гогена. Впрочем, какое именно полотно, ей вспомнить не удалось. Она набила в брюхо камина мятых газет, сложила шалашиком несколько смолистых поленец и сверху присыпала сосновой стружкой. Зажгла спичку и долго наблюдала, как самодельный костерок расцветает огненными языками. «Я прямо бойскаут», – подумалось Николь.

Зашла в ванную, проверить, не набралась ли еще вода. В воздухе витало сказочное благоухание, а высокая густая пена поднялась почти до самого верха. Никки завернула кран и опустила в воду палец – «жарко-жарко», как говаривала Марлена.

Из чуланчика в коридоре вытащила табурет со ступенькой и направилась в спальню. Там, взобравшись на нехитрое приспособление, сняла с верхней полки антресоли старый альбом для наклеивания вырезок. Спустилась, вынесла находку на балкон и, усевшись возле потрескивающего камина, открыла первую страницу.

В альбоме хранилось, наверное, с сотню снимков – каждый крепился к листу мазками клея по углам. Здесь лежали скопившиеся за многие годы семейные фотографии – главным образом их с Эйдриен и Дека с Марленой. На первой странице портрет самой Нико: Марлена раскачивает ее на качелях, волосы вьются по ветру, а смеющееся личико девчушки светится радостью. На заднем плане – длинный одноэтажный дом с пологой крышей, выстроенный из красного кирпича.

На той же странице восьмилетняя Эйдриен стоит у пятнадцатифутовой отметки, внутренне собравшись перед решающим броском. Дек жарит барбекю на заднем дворе, в одной руке – лопатка, в другой – баночка пива «Бад». Сестры строят песочные замки на пляже. Эйдриен кладет завершающие штрихи на пряничный домик. Нико с Деком готовятся к Хэллоуину – девочка обхватила руками тыкву с прорезями для глаз и рта. Среди прочего даже фото Никки в бальном платье на выпускном вечере – незадолго до ее побега в Европу, после чего все в жизни полетело кувырком.

Фотографии запечатлели идеальную семью, здесь царило благоденствие, как весной в Миннесоте. Однако Нико и другие люди из альбома знали правду – о том, что осталось за кадром. За снимками скрывался ад, доказательством чего было отсутствие Розанны. Сестры, лица которой Никки даже не помнила.

Ее словно никогда не существовало. Значит, альбом в руках Нико тоже являлся частью обмана: он приказывал забыть обо всем, что случилось. Хорошо, хотя бы Никки жива. У нее есть прошлое. А вот старшая сестра – ее не осталось даже в воспоминаниях. Сначала Розанну убили, а потом стерли – как московского аппаратчика, ставшего всем неожиданно и необратимо неудобным.

Ники вынула фотографию, где она на качелях, и перевернула ее. На обороте мелким неразборчивым почерком приемной матери было написано:

«На качелях с моей крошкой.

4 июля 1980

Дентон. Делавэр»

И даже это ложь, подумала Нико. Дом фермерского типа на заднем плане нисколько не походил на ветхий особняк с облупившейся краской, который остался в ее памяти. Да и находился он в Южной Каролине. Интересно, она вообще когда-нибудь бывала в Делавэре? Вряд ли.

Сложив портрет пополам, Никки отправила его в камин – бумага распрямилась, и лица почернели. Снимок объяло пламя, и на его поверхности защелкали искры, спиралью поднимаясь в каминную трубу. Один за другим девушка скармливала огню фотографии из альбома, пока не остались лишь ее собственные фото да снимки младшей сестры. Нико поднялась, смахнула с ресниц слезы и пробормотала, обращаясь то ли к себе самой, то ли к стенам: «Вот и все, долой дурные воспоминания».

Почти стемнело – по крайней мере, по меркам Вашингтона. Перемигивающиеся огни самолетов двигались на фоне мириадов невидимых звезд. Никки принесла с кухни проволочный веничек и затушила тлеющие угли.