Синдром Амнона

Михаил нехотя поднялся в комнате из-за письменного стола, где, отодвинув компьютерную клавиатуру, убивал лишние в жизни минуты тем, что без особого любопытства разглядывал засунутые под стекло семейные фотографии посторонних ему людей. Впрочем, некий будоражащий элемент все же присутствовал: он словно безнаказанно подглядывал в замочную скважину. Вот, например, этот несчастный мальчишка-кадет с вымученно бравой улыбкой и понятия не имеет о том, что на его детское непорченое личико глядит сейчас чужой недружелюбный дядя. А Михаил-то прекрасно знает от Альки том, что мать мальчика, Алькина подружка-разведенка, – невинная сводня, удобно живущая прямо напротив их издательства, сдала сына-подростка в кадетский корпус на казенный кошт, чтобы сбагрить с рук на всю неделю и не особенно на него тратиться; зато свою и чужую подлую личную жизнь она может налаживать на освободившейся площади в любое время дня и ночи – плевать, что мальчишечка-то домашний, теплый, по мамке на жесткой солдатской койке плачет, сносит зуботычины от полувзрослых накачанных парней – у той никаких угрызений совести: она ведь не больше не меньше – любимой Родине защитника растит!

– Иду уже, иду, – почти злобно отозвался Михаил, появляясь на пороге кухни.

Это в первый раз (и последний, но она об этом не знала) Аля попыталась обставить их свидание как жалкую пародию на семейственность: подогрела в микроволновке какие-то домашние котлеты с клейким картофельным пюре, вывалила из банки в чужую салатницу собственноручно наструганный «оливье» и теперь судорожно давила на него из пакета жирный желтый майонез. Национальный салат из Алькиных рук был забракован Михаилом априори, без снятия должной пробы: все-таки не было на свете хозяйки, умевшей приготовить его лучше Жанны, вечной супруги, получившей недавно от мужа на серебряную свадьбу давно лелеемые тою в мечтах блескучие висюльки. У нее имелся унаследованный от бабки секрет, своеобразное «ноу-хау», ставившее именно ее «оливье» вне конкуренции: Жанна добавляла в уже готовый мясной салат – только с говядиной, никаких вам колбас-ветчин – банку крабов вместе с соком – и все…

– Сама… ешь, – буркнул Михаил Альке, с умильными глазами совавшей ему под нос хрустальную салатницу, причем лишь в последний момент, быстро одумавшись, смягчил глагол на нейтральный, успев заменить первоначально выскочившее на язык «жри»: больше она его сюда не затащит, но раз уж сегодня приволокла, так надо доиграть пристойно.

Он принялся деловито поглощать под ее одобрительным, исполненным вечной бабьей надежды взглядом деликатесные котлеты, неожиданно явившие под шубой коричневатых сухарей изумительное куриное филе с нежнейшей начинкой из протертой цыплячьей печени – только ради них одних стоило сегодня сюда притащиться с этой… Позавчера-то ни до чего было: прямо на пороге вцепились друг в друга не то в страсти, не то в свирепой драке, полетели какие-то пуговицы, шпильки и тряпки, и добраться они сумели только до кресла в прихожей, словно специально для этого буйного дела предназначенного… А вчера он заметил, что, открыв белый бельевой комодик, Аля уверенно взяла синий шуршащий пакет откуда-то сбоку – отдельный какой-то пакет, знающий свое законное место в этом вроде бы чужом комоде, – лично ее, Алино место… Оттуда она извлекла две наволочки и простыню – все на вид чистое, но явно не вчера стиранное – и какими-то особенно ловкими и привычными движениями застелила бельем гладкую хозяйскую тахту… Перед уходом все отправилось в том же родном пакетике в уютный беленький ящичек. «Не впервые, – сразу понял Михаил. – Ну, еще бы, конечно: пустая квартира близкой подруги прямо у работы, когда дома мать-старуха и сестра-студентка. У воды – да не напиться?». И стало ему так противно, будто она была любимой женщиной, пойманной на измене. «А если бы была? Что бы я тогда почувствовал? – подумал он, и его отчетливо передернуло. – Нет уж, будем вечно придерживаться совета Экклезиаста…».