ЕЛЕНА
ПАВЕЛ
ЕЛЕНА. Ах, полно вам! Что вы... и даже я... можем знать о любви? Мы грубые звери, запертые звери, и ничего больше. А они даже ходят гармонически, даже говорят нараспев... А лучше, если вообще не говорят. Лучше, если понимают друг друга с полувзгляда, знаете, такие большие золотистые глаза...
ПАВЕЛ. Как ваши...
ДОКТОР. Навыкате...
Эти реплики произносятся одновременно.
Елена тяжело вздыхает.
Вбегает Наталья с букетом осенних листьев, в которые то и дело погружает нос. За ней Аркадий, явно раздраженный. Прикидывается, будто ему это нравится.
НАТАЛЬЯ
Аркадий кивает, изображая покорность.
Послушайте, господа, — ах нет, я велела вам молчать! Впрочем, разрешаю, можете говорить.
Аркадий снова кивает.
Господа, этот человек утверждает, будто бы нет идеалов! Вот послушайте! Аркадий, скажите им, что нет идеалов!
АРКАДИИ
Все одновременно:
ПАВЕЛ. То есть как это? Позвольте!
ДОКТОР. Типичный вывод для страдающих разлитием желчи.
ЕЛЕНА. Что мы знаем об идеалах...
НАТАЛЬЯ. Илья Нилыч, скажите ему, ведь вы ученый...
ДОКТОР. Наталья Павловна, вы как сорока, прямо-таки диарея вербалис... Позвольте пульс... Язык покажите.
НАТАЛЬЯ
В этот момент в зале возникает храп.
Входит Елизавета Сергеевна.
Е.С.
Наталья тяжело топочет, Павел, пользуясь замешательством, целует Елене руку, Аркадий смотрит на него с ненавистью, доктор учтиво приветствует Е.С.
Добрый день, доктор. Какая погода, право. Я что— то спала нынче дурно, все варенье снилось, к чему бы это...
ЕЛЕНА. Мне иногда кажется, что мне приснилась вся моя жизнь. Понимаете...
ДОКТОР. А варенье какое?
Е.С. Крыжовенное.
ДОКТОР. Крыжовенное здорово для печени.
Храп нарастает.
ПАВЕЛ. Елена Николаевна, поверьте, у нас еще будет счастливая жизнь!
АРКАДИЙ
ЕЛЕНА. Доктор, скажите, как нам всем вылечиться от этой жизни.
НАТАЛЬЯ
Е.С. Павлуша, подите сюда. Принесите мою мантильку. ДОКТОР. Можно бы калий цэ эн. Быстро и дешево. Выздоровление мгновенное. Ам — и выздоровел. А в прочих случаях и клистир помогает. АРКАДИЙ. Хотеть жить после тридцати — преступление перед будущими поколениями.
НАТАЛЬЯ. Я сорока, и я буду вечно клевать червей!
АРКАДИЙ. Это не сорока, а сойка.
Е.С. Доктор, а если бы кизиловое?
Храп усиливается.
Пауза.
Общая растерянность.
ЕЛЕНА. Господа... Товарищи, вы там толкните его кто— нибудь... Я все понимаю, все устали, но совершенно же невозможно играть.
АРКАДИИ. Нет, не толкайте! Пусть он храпит! Пусть! Мы под этот аккомпанемент и доиграем! Пусть все знают, теперь все можно! Он же в театр пришел, вы поняли? Он заплатил кровные, он имеет право! Захочет — будет по мобильному звонить, захочет — будет ветры пускать! Пусть, пусть храпит! Не вздумайте его будить, ясно? Это наша публика теперь, нечего иллюзии себе откармливать! Ну? Может, еще кто не выспался?
ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. Ну, я!
АРКАДИЙ. Вот, пожалуйста!
Е.С.
ДРУГОЙ ГОЛОС ИЗ ЗАЛА. А что ему не нравится? Ему публика не нравится? Мы вообще можем все уйти, если ему не нравится! Еще непонятно, кто должен кому платить за такую, я не знаю...
НЕСКОЛЬКО ГОЛОСОВ СРАЗУ. Тише, тише! Шшш! Что вы митингуете? Дайте играть! Где вы находитесь, в конце концов!
БИБЛИОТЕКАРША. Тише, товарищи! Вы не хотите смотреть, ну и уходите! Дайте смотреть пьесу!
ДРУГОЙ ИЗ ЗАЛА. Да чего смотреть? Чего вы тут не видели? Вам что, нравится это все? Вся эта, я не знаю...
Шиканье, свист, хлопки.