«Цыпочка»… Слово-то какое… дурацкое! И совсем, совсем оно к Алле Корнеевой не подходит. Вот На-талью, например, или ее взбалмошную подружку Альбину, с которой Тихон имел честь вчера познакомиться, вполне можно так обозвать. А Аллу – зеленоглазую, с кудряшками золотисто-каштановых волос, с ее тонкими белыми пальцами и теплой улыбкой – совершенно, категорически нельзя отнести к разряду цыпочек!
Тихон вздохнул.
Он со вчерашнего дня только о ней и думал. Не о деньгах своих распроклятых, а именно о ней. И это его больше всего смущало. И в этом он ни за что в жизни не решился бы признаться Толику…
Толик бы его на смех поднял, это точно.
Тихон и сам себя давно уже мысленно поднял на смех. А что толку? Хоть смейся, хоть плачь – мысли из головы не выкинешь. Два варианта – или разбить эту голову о бетонную стену, иди смириться и продолжать думать об Алле Корнеевой, будь она неладна!
Он и сам не мог понять, что заставляет его снова и снова возвращаться к этим мыслям. То ли чувство вины, которое, как ни странно, до сих пор не давало ему покоя, и отвращение к самому себе при воспоминании об их первой встрече поджигало душу раскаленной спицей. То ли чувство искреннего восхищения перед ее непосредственностью и искренностью. А может быть, виной всему были зеленые глаза и пряди волос, каштановые с золотом, и нежная кожа рук, как у ребенка…
Внутри у него все протестовало.
Глаза зеленые – эка невидаль!
Волосы рыжие – да кого же сегодня удивишь рыжими волосами!
Кожа рук нежная – да у кого, простите, она в таком возрасте может быть грубая? У прачки какой-нибудь из прошлого века или у дачницы, всю свою сознательную жизнь посвятившей выращиванию ремонтантных сортов клубники?
Так ведь Алла Корнеева – не прачка из прошлого века и не дачница. И что это за слово такое, кстати, «ремонтантных», откуда он его взял и что оно значит?!
«Дурак». В который раз за последние сутки Тихон поставил себе диагноз, встал из-за стола и потянулся за сигаретной пачкой.
– Много куришь, – заметил Толик, поднося приятелю зажигалку.
Минут через двадцать он ушел, на прощание объяснив Тихону, что ремонтантные сорта клубники – это те, которые плодоносят два раза в год.
– Сперва в начале июня, а потом в августе. Бабка моя Авдотья, царство ей небесное, очень сильно этой самой клубникой увлекалась. Ну, будь здоров, Тихон Андреич. Еще бы посидел у тебя, да обещал Лидию по магазинам свозить. Ей там какое-то новое платье вечернее срочно понадобилось, а сама она за руль сесть боится.
Вяло посочувствовав приятелю, Тихон закрыл за ним дверь и пошел на кухню мыть посуду.
В раковине до сих пор лежали тарелки с остатками цыпленка, изо всех сил напоминая Тихону о дне вчерашнем. Тихон загрузил их в посудомоечную машину в первую очередь – с глаз долой. Но пришлось признать, что легче от этого не стало.
Юлька все спала, Анна Федоровна почему-то занималась уборкой квартиры, хотя он ее об этом и не просил, и Тихон как-то совсем заскучал. Включил было телевизор, отыскав на спортивном канале боксерский матч, но тут же подоспевшая тетя Аня проворно выхватила пульт у него из рук и зашипела:
– Совсем с ума сошел. Телевизор смотреть вздумал. Ребенка разбудишь!
– Да она крепко спит, – попытался сопротивляться Тихон. – От телевизора не проснется, теть Ань, я же знаю…
– Нечего! – Возражения не принимались. – Лучше сходи в магазин, питание купи Юленьке. У нее пачка последняя с молочной смесью на исходе. И памперсы заканчиваются. Еще штуки три или четыре в упаковке осталось, и все. Охота мне, думаешь, в мои семьдесят лет пеленки настирывать?
– Хорошо, – Тихон безропотно согласился, – схожу в магазин.
Тетя Аня хоть и изображала из себя сварливую старушенцию, но на самом деле была ужасно доброй и о Юльке беспокоилась искренне, как будто та была ее родной внучкой. Или правнучкой, не важно. И Тихон был благодарен ей за заботу о Юльке и даже за это ворчание, потому что оно удивительным образом придавало жизни какой-то домашний уют, ощущение счастливого, почти семейного, спокойствия и счастья… И сама тетя Аня прекрасно все это сознавала, потому и ворчала на него, зная, какой волшебный эффект производит ее ворчание.
Уходя, он легонько приобнял Анну Федоровну и даже поцеловал ее в безупречно русую, без проседи, макушку. Отчего та несказанно смутилась, сердито замахала на Тихона руками и сообщила, что он «совсем сошел с ума».
Он и сам, надо признаться, не очень-то и понял, как вообще здесь оказался.
Вроде бы ехал себе мирно, до поры до времени никуда не сворачивая, а предполагая свернуть только на Лобачевского, чтобы потом доехать до «Детского мира» на проспекте Вернадского. Он больше никуда и не собирался, кроме этого «Детского мира», которому теперь, начиная с сегодняшнего дня, суждено было стать самым любимым его магазином. Тихон смутно помнил, что там, на втором этаже, продавали целую кучу совершенно восхитительного детского барахла типа нарядных ползунков и ползунков на каждый день, распашонок тонких и теплых, слюнявчиков и даже платьев на полугодовалых детей.