Синдром Е

Люси с трудом улавливала, что за добыча шла к ней в руки, или, точнее, во что она вляпалась. Актрисе постепенно кромсали живот, делая надрезы вокруг дыры на месте пупка, который гляделся теперь как солнце с лучами-ранами. Открытые раны на белом, лежащем в густой траве теле. Когда смотришь – кажется, что прорези образуют радужку со зрачком посреди. Упрятанный за видимым изображением глаз, который наблюдает за тобой, упрятанный за видимым изображением взгляд, который пронизывает тебя насквозь, вызывая желание отвернуться. Больше не смотреть. Больше не видеть. У Люси появилось ощущение, что она изучает фотографии, сделанные на месте преступления, что перед ней – жертва убийцы-извращенца, садиста.

– Здесь не может быть никаких комбинированных кадров, – решительно сказала она. – Это настолько… настолько реально!

Клод снял очки и протер линзы лоскутком замши. Без увеличивающих стекол морщинистое лицо старика-реставратора казалось спокойным, было видно, какие тонкие у него черты.

– Так и должно быть при хорошо сделанной трюковой съемке. А я-то нисколько не сомневаюсь, что тут именно трюковая съемка.

Из-за того что изображение было черно-белым, изуродованное тело женщины четче выделялось на вполне мирном фоне, и сцена насилия выглядела еще более кошмарной. Люси никак не могла опомниться.

– Но почему вы в этом так уверены?

– Потому что это кино, а не реальная жизнь, барышня! Седьмое искусство – искусство магии, иллюзии, искусство обмана глаз. Тут вполне может быть манекен, а не живая… или мертвая женщина. Ловкость рук, грим плюс кое-какие постановочные эффекты – и все в порядке. И при этом – ничего настоящего! Но что бы там ни было, одно точно: режиссера наверняка преследовали две навязчивые идеи – глаз и воздействие образа на мозг. Первооткрыватель, как вы сказали, и действительно, его можно так назвать, учитывая, насколько нашу сегодняшнюю жизнь пропитали всякого рода изображения и всякого рода насилие. Наши дети сталкиваются за день больше чем с тремястами тысячами «картинок» – вы когда-нибудь об этом задумывались? А знаете ли вы, сколько «картинок» из этих трехсот с лишним тысяч показывают войну, насилие, смерть?

Обращенные в небо глаза той, кого Люси про себя называла жертвой, были пустыми, просто ни малейшей формы жизни… Чувствуя, что крыша у нее все-таки немножко поехала, Люси повернулась к Клоду:

– Как вы думаете, фильм показывали в кинотеатре?

– Думаю, нет. Показывали ленту или нет – всегда можно определить по виду перфораций, особенно тех, что в самом начале бобины, и в данном случае они явно не соприкасались с зубчиками барабана. Так что эта копия, во всяком случае, никогда не использовалась в сколько-нибудь широком масштабе.

– Зачем же тогда скрытые кадры, воздействующие на подсознание? Зачем все эти постановочные сцены?

– Для частных просмотров? Фильм, который постановщик еще кому-то показывал, как знать? Или созданный ради удовлетворения с помощью фантазма собственных садистских потребностей? Знаете, ведь подпороговое, или сублиминальное, воздействие обладает чрезвычайной силой. Поток изображений, который течет прямо в подсознание, минует какую бы то ни было цензуру, его ничем не остановишь. Как будто берут картинку и вклеивают ее прямо в мозг, опля – и она там! Идеальная возможность для пропаганды окольными путями насилия, секса, извращений… Сейчас этим занимается Интернет, распространяя картинки и звуки, ну, например, на сайтах музыкальных групп, которые, используя определенные слова своих песен, отправляют тебе в подсознание месседж, как это теперь называется. Может быть, наш приятель тоже развлекался подобным образом? Хотя когда я думаю, что дело было в пятьдесят пятом… Фантастический он, этот тип, совершенно фантастический! Опять же как сейчас говорят: респект ему.

Клод выключил экран. Люси глаз не сводила с бобины, содержавшей тысячи последовательных кадров, где запечатлелись жизнь или смерть. Так, подумала она, в глубинах чудесной сверкающей реки могут таиться мириады невидимых, но опасных паразитов…

– Это все, что можно вытащить из фильма?

– Нет. Думаю, там есть и какие-то иные сообщения. Ну, например, зачем понадобилось пятьдесят кадров в секунду? Или – зачем этот белый кружок справа вверху, который присутствует в каждом кадре? И потом… – Реставратор поджал губы, покачал головой. – И потом, этот «туман», и эти очень темные зоны кадра, и эти неизменные серые тона, и каше перед объективом… Режиссер, похоже, не забавы ради играет контрастами, светом, недомолвками, а ими тоже что-то нам говорит… Когда я смотрел короткометражку, меня, как и вас, охватила тревога, мне стало страшно. Кадров с порнографией или даже с истязанием этой женщины недостаточно, чтобы создать такое болезненно-сильное ощущение. Ну и как забыть о том, что Людовик из-за этой пленки оказался в психушке! Должно быть, я что-то там пропустил, и надо теперь более вдумчиво исследовать фильм. Всмотреться в каждый кадр, в каждую часть кадра. Но на это нужно время…