Синдром гладиатора

Прошло еще два дня. За это время мы успели несколько раз вернуться к этому разговору, прояснились какие-то детали, что-то изменилось. Я окончательно открыл перед ним все карты, а Давид начал постепенно привыкать к совершенно новой для него идее. Мало-помалу он склонялся на мою сторону, причем отнюдь не потому, что я постоянно прессовал его. Наоборот. На следующий день после нашей беседы он сам, первым заговорил на эту тему. Давид сообщил, что с удовольствием представляет, как вытянутся лица у многих, очень многих и очень известных людей, когда они узнают о его поступке. При этом он мечтательно улыбался. Давид всерьез начал думать об этом, зерна соблазна, посеянные мной, упали на благодатную почву. Нам обоим было нечего терять, кроме своих цепей. Точнее — даже не цепей, а тонких ниточек, привязывающих нас к жизни. Нить Давида укорачивалась с каждым Днем, зная о его болезни и постоянно наблюдая за ним, я понимал это совершенно отчетливо. Да и не только я, в первую очередь это понимал сам Давид. А что касается моих собственных взаимоотношений с этим бренным миром… Отчего-то мне вдруг стало Удивительно неинтересно думать об этом.

Наши беседы носили предельно откровенный характер, даже несмотря на микрофоны, которыми наверняка были оборудованы все комнаты. Между нами — я имею в виду себя, Давида и Дейва Стеннарда, наверняка внимательно просматривающего отчеты наблюдателей и «слушателей» — между нами уже не оставалось серьезных тайн. Так, разная мелочь. Стеннард знал, зачем я приехал в Италию; я знал, что он это знает, а Давид, как мне стало казаться после нашего с ним разговора, вообще знал все, и обо всем. Единственное, чего я старался не афишировать, так это своих планов относительно нашего с Давидом дальнейшего пребывания в этом милом и уютном заведении. За пять дней, проведенных в тиши и покое, я успел порядком измучиться от вынужденного бездействия. Вдобавок меня бесило полнейшее отсутствие информации о том, что происходило вне этих стен. Я искренне надеялся на то, что там пока еще жила Паола, загнанная в угол своими «доброжелателями». Ее жизнь была мне вовсе не безразлична. А кроме того, абсолютно неизвестной оставалась судьба странной и непонятной девушки Даши, что в свете последних поступков дона Кольбиани выглядело достаточно зловеще. Дурой я считал ее феерической, но это совершенно не оправдывало моего бездействия. В конце концов, это «моя» дура, и не какому-то там Кольбиани решать ее судьбу. Она уехала со мной, и если по моей вине с ней что-то случится — Стрекалов с меня потом не слезет до гробовой доски. Учитывая все вышеизложенное, я ощущал невиданный жар в пятках, и последние два дня старательно рассматривал все, даже самые идиотские планы побега. Попутно мягко подводя к этой мысли своего сокамерника. Тут слово, там — намек, а микрофоны стояли везде, нас исправно слушали и к вечеру пятого дня последовал «общественный резонанс» — меня посетил мистер Стеннард. Собственной персоной, надежно защищенной тремя дюжими автоматчиками. Настроен он был пессимистически.

— По-моему, вы готовите какую-то гадость, месье Дюпре, — заявил он, поудобнее устраиваясь в кресле.

— Вы ко мне пристрастны, — откликнулся я довольно холодно. Разговор проходил тет-а-тет, Давид, сославшись на плохое самочувствие, удалился в свою комнату.

— Возможно, возможно, — широко улыбнулся Стеннард, в очередной раз продемонстрировав мне превосходство американских стоматологов над всеми прочими. — Но уж слишком спокойно вы себя ведете. Это на вас совершенно не похоже.

— «Самурай холоден, как меч, хотя и не забывает огня, в котором он был выкован», — процитировал я вольно переведенную японскую поговорку. — Вашими заботами я общаюсь с крайне интересным собеседником. Узнаю о жизни много нового. Кстати — Давид сказал, что вы отказались от его услуг? Что это значит? Корпорация Бономи прекратила свое существование?

— Ну, скажем — не совсем прекратила. Изменились обстоятельства. — Улыбка американца показалась мне чуть натянутой.

— И… — Я вопросительно поднял брови. Стеннард, в свою очередь, покосился на своих телохранителей. «Искусство общения глазами и бровями — пособие для «слепо-глухо-немо-глупых» — очень интересно.

— Вы удивительно нетерпеливы, месье Дюпре. — повторил он полюбившуюся ему мысль.

— Я же говорил вам — все так или иначе решится. В свое время. Надо немного подождать.

— Знаете, Дейв, — я ему тоже улыбнулся, — у меня есть одна дурацкая привычка. Я стараюсь принимать решения самостоятельно.

— Знаю, — согласился он. — Поэтому и хочу вас предупредить — не усложняйте жизнь себе и другим. Наберитесь терпения. Похоже, что ждать осталось не долго.

— А если мне не понравится ваше «окончательное решение»? — поинтересовался я. Американец пожал плечами.

— Ну, во-первых, оно — не мое. И потом, за вами остается право подать жалобу. — И он кивком указал куда-то вверх.

— Вы имеете в виду всевышнего? — уточнил я.

Он утвердительно покачал головой. Ясненько…