— Ой, Коля, не надо мне ничего, — взмолился Тюрин. — Дай спокойно доработать. А хочешь, я уеду из Москвы? Хоть на Колыму или Сахалин? Молчать буду как рыба. Не увидишь и не услышишь меня никогда.
— А вот этого не надо, — ответил Николай. — Я потому и пришел, чтобы увидеть и услышать тебя. Запомни, Макарыч, я своих не бросаю. — Николай с тоской в глазах осмотрел палату, перевел взгляд на Тюрина и со вздохом пожаловался. — Навязался ты на мою голову. — После этого он встал и негромко свистнул. Дверь открылась почти сразу, и в палату вошли два дюжих санитара. Один из них толкал перед собой каталку для лежачих больных. Поедем в отдельную палату, — совершенно другим тоном проговорил Николай, и санитары ловко переложили обессиленного больного на тележку. Все это произошло так неожиданно и быстро, что Тюрин не успел ни воспротивиться, ни возразить. Его выкатили из палаты, провезли по пустому коридору и через несколько секунд он оказался в небольшой комнате с закрашенными до половины окнами.
Первое, что Тюрину бросилось в глаза, это большая репродукция в дубовой раме, укрепленная над прикроватной тумбочкой. Николай перехватил изумленный взгляд Тюрина и с гордостью сообщил:
— Это я захватил, чтобы тебе веселее было. Врачи говорят, что домашняя обстановка помогает выздоравливать. — Николай подошел к тумбочке, и пока Тюрина сгружали на приготовленную больничную койку, открыл дверцу. — Здесь гостинцев немного: окорочок, балычок, коньячок. В общем все, что нужно. Надо будет порезать — вот кнопка. Работает. Нажмешь — придет сестра. Я договорился. Ты, Макарыч, будешь здесь лежать как король. А если что посерьезнее, вот к нему обращайся. Николай хлопнул по плечу одного из санитаров. — Я его проинструктировал. Так что, давай, лежи спокойно.
Тюрин перевел мученический взгляд на санитара, и тот обещающе улыбнулся, а затем подтвердил:
— Все будет о'кей, батя.
Санитары исчезли так же быстро, как и появились, а Николай, уходя, обернулся в дверях и сказал:
— Да, тебе могут бабки понадобится. Мало ли на что. Всякое бывает. Он достал из карман пачку червонцев, шагнул к Тюрину, а тот из последних сил вдруг как-то по-кошачьи мяукнул и торопливо забормотал:
— Нет-нет-нет, Коля. Не надо! Не надо мне денег. Все есть. Ну зачем мне здесь деньги?
— Да ладно тебе, — сказал Николай. — Ты, главное, выздоравливай. — Он сунул пачку Тюрину под подушку, по-приятельски улыбнулся и начал прощаться. — Пока, Макарыч. Смотри, чтоб все нормально было. Обращайся к этим. За все заплачено. — Николай кивнул и наконец закрыл за собой дверь.
Оставшись один, Тюрин вконец расстроился. Он в который раз подумал о побеге, но вспомнил двух могучих санитаров и застонал. Стон получился слишком громким, и Тюрин испугался, что его услышат.
— Пропадите вы все пропадом! — прошептал он. После этого Тюрин отвернулся к стене, закрыл глаза и от пережитых волнений и усталости быстро уснул.
После посещения Николая и переезда в отдельную палату Тюрин вдруг сделался угрюмым и неразговорчивым. По ночам, во сне к нему по-прежнему являлся владелец венского дворца, но теперь он выглядел каким-то бледным и чахлым, словно кажущаяся плотность канцлера целиком и полностью зависела от состояния Тюрина. Кауниц скромно садился на самый краешек кровати, тяжело вздыхал и с таинственным видом, голосом Николая шептал:
— Или он тебя, или ты его. Он — сильный, ты — хитрый. Напоишь его пьяным и на вдохе в рот ему водки. Пьяный не прокашляется.
В очередной раз услышав этот совет, Тюрин не испугался и не возмутился. Он даже пробормотал:
— Посмотрим. Посмотрим, — затем ногой спихнул вельможу с кровати, и тот, бледнея и теряя очертания, неслышно проследовал мимо Тюрина в свой двухмерный, идеально прописанный мир.
На третий день Николай снова навести Тюрина. Он пришел веселый, гладко выбритый, в безукоризненно белом щегольском халате. Халат так ладно сидел на Николае, будто он сшил его на заказ и только сегодня получил: новенький, накрахмаленный, с большими карманами для стетоскопов и прочих гуманных инструментов врачебной практики. Николай вошел, тихонько прикрыл за собой дверь и прямо с порога начал:
— Здорово, Макарыч. Ну ты даешь. Я думал, ты лежишь помираешь, а у тебя рожа, как у мясника. Молодец. Так и надо. — Николай подошел к кровати, протянул Тюрину руку, а когда тот собрался было пожать её, он разжал пальцы, и с ладони на грудь Тюрину прыгнула какая-то пакость. Сердце у больного как будто споткнулось и заныло, а Николай громко рассмеялся. — Это тебе, Макарыч, подарок. Чтоб не скучно было лежать. Игрушка что надо. У нас таких не делают. — Он взял маленькую пластмассовую лягушку и повертел её перед носом у Тюрина, а тот, оправившись от испуга, капризно сказал:
— У меня же сердце, Коля. Что же ты меня так пугаешь?