Синдром Кандинского

Больше всего меня поразило то, что я видел её и с закрытыми глазами, причем видел отчетливо каждую клеточку её тела, видел её спокойное красивое лицо и не узнавал этого лица. От привычного оно отличалось примерно так же, как на ощупь воздух отличается от батиста. Она смотрела прямо перед собой, а я видел её анфас и оба профиля.

— Вот эта дорога, — сказала она, указывая вперед в ультрамариновую бесконечность. — Здесь дороги не уходят, как на земле, за горизонт, поэтому я вижу её всю, до самого конца. А вон и твоя дорога, — сказала она.

— Где? — ничего не видя, спросил я.

— Дорога всегда начинается там, где ты стоишь, — ответила она, и я вдруг понял, что мы находимся в одном из уголков Вселенной и под ногами у нас струится уходящая во все стороны гладь.

Вечером этого дня я ушел от нее. Она объяснила, как доехать до пансионата, и я почти сутки добирался до Севана, но тебя там уже не застал.

С тех пор я много раз пытался оказаться в том месте, где мы с ней побывали, но безрезультатно. Похоже, я крепко привязан к земле, хотя и не чувствую этой привязанности.

На этом моя история кончается. Для чего я рассказал её тебе? Я хочу, чтобы в том, что произошло, ты увидела не только мою «слабость», "беспринципность" и "злой умысел".

Дописывая последнюю строчку, Антон подмигнул листу бумаги, затем залихватски расписался и швырнул ручку в кейс.

Закончил писать он в шестом часу. Сложив письмо вчетверо, Антон оделся и, немного прихрамывая, вышел на улицу. Опустив письмо в почтовый ящик, он вспомнил, что на корабле будут праздновать день рождения, и вернулся за шампанским. Затем Антон отправился на вокзал, выпил там чашку плохо сваренного кофе, после чего взял такси и доехал до пристани. До встречи с Ниночкой оставалось около получаса. Жара уже начала спадать, но солнце так раскалило камни, что до ночи о прохладе нечего было и мечтать. Антон маялся в своем мятом, грязном костюме, ловил на себе недоумевающие, а иногда неприязненные взгляды и про себя чертыхался, жалея, что согласился на эту дурацкую прогулку по морю. В конце концов он подошел к киоску, где в розлив торговали коньяком и портвейном, взял сто граммов безбожно разбавленного коньяка в большом граненом стакане и устроился под старым, в два обхвата, платаном. Отсюда ему была видна вся пристань, и, попивая коньяк мелкими глотками, он принялся разглядывать праздношатающихся курортников и местных то ли искателей приключений, то ли мелких мафиози, работающих больше за право называться таковыми, чем за деньги.

От коньяка Антону сделалось ещё хуже. Пот стекал у него между лопатками и по лицу, и Антон часто вытирал лоб и щеки рукавом или полой некогда белого смокинга.

Наконец на набережной появилась Ниночка в белых джинсах и такой же белой блузке. И тут же откуда-то из кустов выскочил молодой человек в джинсах и майке, на которой по-английски было написано: "Привет участникам Лондонской конференции по проблемам экологии". Он подошел к Ниночке одновременно с двумя такими же загорелыми молодыми людьми, закурил и сразу начал что-то рассказывать, в основном пользуясь жестами.

Антон стоял в своем укрытии и решал, присоединяться ему к компании или нет. Ему не понравились Ниночкины друзья. Эти молодые люди были из тех, что в Москве зиму проводят в подъездах в бесконечных пустых разговорах, а летом — у тех же подъездов, на старушечьих лавочках, под неумелое бренчание гитары. Говорить с ними можно было только о «телках» и «шмотках», к тому же только на понятном им языке. Всякое отклонение от данной темы встречало либо абсолютное неприятие, либо равнодушие. Поцыкивая сквозь зубы, они выслушивали говорившего, но при этом зевали, почесывались и вертели головами, а затем, будто и не было ничего сказано, возвращались к своим излюбленным темам, начиная всегда одинаково: "Я, бля…" Когда-то, ещё учась в школе, Антон думал, что между собой они общаются как-то иначе и лишь при появлении чужого начинают валять дурака. А когда убедился, что ничего они не «валяют», что это не маска, а их настоящее лицо, навсегда потерял к ним всякий интерес.

Решив, что все равно надо будет как-то занять вечер, Антон допил коньяк, вышел из-под платана и, прихрамывая, направился к Ниночке.

— Ой, где это вы так испачкали костюм? — спросила Ниночка, когда он подошел.

— Здравствуйте, — сказал Антон и представился молодым людям.

Ниночкин ухажер, демонстрируя неудовольствие, отвернулся и буркнул:

— Зураб.

— Я, Ниночка, сегодня всю ночь рыл подземный ход в Турцию, — ответил Антон. — Рыл в этом самом смокинге. И вот результат. — Словно что-то смахивая с себя, он указал на пятна. — А утром пришла ты, пригласила меня прокатиться на корабле, и я понял, что зря старался. В Турцию мы уйдем на катере. А это, — показал он бутылку шампанского, — мы выпьем с турецкими капиталистами за дружбу народов.

— Это пятна от вина, — ткнув пальцем, показал Зураб.