Синдром мотылька (сборник)

Зара Лиманова появилась в «Анонсе» сразу, вместе с неизменной ведущей Фаиной Вербицкой. И, конечно, немедленно завоевала публику. Женской половине зрителей пришлись по сердцу – и грубоватая, острая на язычок, на пике «бальзаковского» возраста тетя Роза с одесского привоза, и неудачливая «невеста без места», матримониально озабоченная Томочка. А мужскую половину, конечно, пленила сама артистка – стройная, изящная, хорошего модельного роста, в маленьких туфельках, с тонкой талией и всегда с некой грустноватой отвагой в веселых и дурашливых светлых глазах. Любя и лелея своих персонажей, Зара, тем не менее, никогда себя с ними не отождествляла. Все знали, что она – коренная москвичка, из хорошей интеллигентной семьи преподавателей вуза, сама получила высшее, причем не актерское, образование и готовилась работать в нейролингвистической консультации с трудными детьми. В искусство ее увлек первый муж – продюсер, заметив, что все мы, в сущности, пожизненно, трудные дети. И новая Галатея, как водится, не посрамила своего Пигмалиона. Правда, к моменту выхода в свет «Анонса» Лиманова уже покинула его. На этой почве они и сдружились с фатально одинокой Фаиной Вербицкой. Сдружились вначале как люди, а затем и как талантливые коллеги.

Желтая пресса все эти годы охотно склоняла и их «женскую дружбу», и неудачные браки, и даже отсутствие детей – то уверяя, что «Лиманова готовится усыновить ребенка-инвалида», то, наоборот, смакуя подробности якобы «непрофессионального» ЭКО (экстракорпорального оплодотворения). И все понимали, что сплетни – всего лишь оборотная сторона медали, и лучше пусть зритель спешит увидеть диву после «некачественной пластической операции», чем не спешит вовсе.

Лиманова «росла» на сцене именно так, как и положено звезде. Сначала робкой худенькой девочкой – невестой Томой, – стесняясь публики, заикаясь на выступлениях. Потом – актрисой, «обретшей признание зрителя», которой на гастролях требовались уже особые апартаменты, лимузин до гостиницы и заранее оговоренное в контракте «море цветов» после каждого выступления. И в последние годы – неподражаемой дивой, затмившей даже энергичную и бессменную ведущую, звездой, позволявшей себе диктовать условия, капризничать и даже, под настроение, срывать концерты. Связываться с ней боялись – и каждый раз после ссоры очередные организаторы на коленях приползали к умиротворяющей мудрой Фаине. Не скажу, что Лиманова могла соперничать с Аллой Борисовной, но успехом у публики могла похвастать, пожалуй, не меньшим.

И, как следовало ожидать, бенефис на пике славы вызвал ажиотаж задолго до намеченного круиза на теплоходе. Средства массовой информации развернули бешеную рекламу во всех городах на пути следования «белого теплохода». Как в свое время с юбилейной датой Пушкина, везде висели яркие отрывные календари, чтобы помнили: до юбилейного круиза осталось…

Слушая глуховатый мягкий голос друга Верной Руки, я едва не задремал над пустой стопкой и картонной папкой с несерьезными листами истории болезни Лимановой. Летний вечер незаметно перетек в мою любимую, подмосковную, красковскую ночь. В открытые настежь окна доносилась нежная монотонная песенка старого сверчка, ночные бабочки слетались на свет зеленой лампы. И только кожистых крупных жуков, друзей нашего детства, в последнее время почти не осталось на Венькиной земле…

Шурша листками (а чего тут только не было), я лениво размышлял над причинами исчезновения красковских жуков-рогачей… А дальше случилось нечто. Мы потом вспоминали с Ерохиным: именно я сидел лицом к открытым окнам, правда, Ероха отвлекал меня – чертил маршрут памятного круиза, бормоча названия городов, стоянок…

Соответственно, я и увидел это первым. Хотя – стоп! – сперва я услышал страшный прерывистый треск, точно кто-то тяжкой ступней приминал, ломал сухие ветки под окнами…

Ничего особенно-то страшного не было в этом треске (конечно, я не помнил, кустики или клумбы разбивали медсестры под окнами!), но неожиданно я ощутил нелепый детский страх – такой, что дернулась рука, и пустая стопка со звоном ударилась об пол.

Венич поднял на меня глаза – и резко обернулся к окну. И мы – уже вместе – явственно увидели в приоткрытом окне какое-то расплывчатое лицо, не понять, мужчины или женщины. Это лицо и сейчас стоит у меня перед глазами. Немыслимый ужас его черт заключался в уродливой и дикой детали: само лицо, бесполое, ватное и неживое, походило на лицо старой тряпичной куклы. И только глаза на нем, безумные и хитрые, в красных прожилках, смотрели прямо на нас – с издевкой. И нагло ухмылялся черный провал щербатого рта… Мы одновременно вскочили и бросились к окнам. Но никого там не оказалось; никаких кустов и цветов под моими окнами никогда не сажали; и даже декоративная цветущая дорожка душистого табака осталась нетронутой и непримятой. Интересно, случались ли в Венькином Центре еще когда-либо случаи одномоментных коллективных галлюцинаций, или мы окажемся первыми?

Глава 6 Не было бы счастья…