Синдром Настасьи Филипповны

В банкетном зале было тесновато: все-таки бывшие апартаменты Щеголькова не были рассчитаны на такой грандиозный прием, хотя Нина радикально переделала помещение, обрушив все внутренние перегородки с правой стороны коридора. Свой кабинет она перенесла на второй этаж. Ей не хотелось отделять себя от остальных работниц, считавшихся при Щеголькове «Черной Африкой».

Даня пробрался к ней поближе. Нина разговаривала со своей бывшей сокамерницей, и Никита тоже стоял рядом.

— Ну куда вы поедете на ночь глядя, Валентина Степановна? — донесся до Дани его голос. — Давайте к нам, отдохнете, а завтра с утра пораньше мы вас доставим до дому в лучшем виде.

— Да нет, я лучше домой, — отказывалась Валентина Степановна. — Спасибо вам, я как в раю побывала. А теперь домой пора.

— Нет, баба Валя, я вас никуда не отпущу, — решительно вмешалась Нина. — Что у вас там, коровы не доены? Сейчас вызову машину, и вас отвезут к нам домой. Дуся вас покормит и спать уложит. Отдыхайте, нас не ждите.

Даня знал, что после тюрьмы эта женщина поспешила вернуться к своему разоренному хозяйству под Москвой, на Истре, и все начала заново. Никита поручился за нее, и ей дали ссуду в банке. Она восстановила свои цеха.

— Ну ладно, — уступила Валентина Степановна. — Я тогда с утра на кладбище заеду, старика своего проведаю. Ну, спасибо, ублажили! Потешили на старости лет.

Никита вытащил телефон и вызвал машину. Нина хотела проводить пожилую женщину до выхода, но Никита сказал, что сделает это сам. И правда, Нину со всех сторон окружали журналисты и бомонд, рвавшийся выразить ей свои восторги. Даня стал терпеливо ждать. Вернулся Никита.

— Господа! — обратился он к толпе. — Закуски стынут, шампанское выдыхается. Завтра в четыре будет пресс-конференция, а вечером — еще один показ. А сейчас прошу к столу.

Стол за неимением места был накрыт а-ля фуршет. Некоторые журналисты, проявив стойкость и профессионализм, уехали в свои редакции. Когда толпа немного поредела, Даня все-таки пробился к Нине.

— Даня! — Ее красивые, удлиненные к вискам глаза светились счастьем. — Половина успеха — это твоя заслуга. Если бы не ты… — Всегда чуткая к чужим настроениям, Нина заметила, что ему не до поздравлений, и сразу поняла, что у него на душе. — Нет ее, милый, она сразу уехала. Юля не любит толкучки.

— А ты не могла бы дать мне ее телефон? — попросил Даня.

— Да я-то могла бы, но пусть она сама тебе скажет. Так будет лучше, поверь мне.

— А она будет завтра?

— Конечно, будет! — успокоила его Нина. — Завтра будет такой же показ, только без всей этой тусовки, — добавила она, понизив голос. — Завтра у нас будут закупщики. Публика тоже будет, но, слава богу, не вип. Ты придешь?

— Обязательно! — с жаром пообещал Даня. — Вообще-то система может работать сама, но оператор непременно нужен: вдруг человеческий фактор засбоит? Ну, мало ли, вдруг споткнется кто-нибудь или опоздает?

— Не дай бог, — покачала головой Нина. — Но тебе не обязательно приходить самому. Ты же говорил, что найдешь нам оператора.

— Найду, — подтвердил он. — Но завтра лучше я сам.

Ему хотелось увидеть Юлю. Хотелось понять, что творится за этим непроницаемым фасадом. Да нет, просто увидеть ее еще раз.

«Своей высокой цели со временем добьюсь…»

Глава 2

Юля была внучкой фестиваля. Первый московский фестиваль молодежи и студентов ошеломил всю столицу, да и всю страну тоже. Казалось, границы рухнули. Без идеологии не обошлось, но было и подлинное братство, было ощущение свободы, веселья, беспечного, бесшабашного счастья. Все делали друг другу подарки, все готовы были поделиться последним. Габриель Гарсия Маркес с юмором вспоминал, как стоял в вагоне электрички с открытыми окнами и какая-то девушка бросила ему в окно свой велосипед. Неслыханно щедрый подарок — велосипеды в России в 1957 году были редки и дороги, — но она чуть не убила его этим велосипедом. А уж сколько девушек рассталось во время фестиваля со своей девичьей честью, невозможно было подсчитать даже приблизительно.

Но фестиваль мелькнул зарницей, пришло время пожинать плоды. Мать Юли родилась первого мая 1958 года. В тот год в апреле — мае в Москве появилось на свет немало детишек с темной кожей. Их называли детьми Международного фестиваля молодежи и студентов. Чувство самоотверженного братства и всеобщего праздника испарилось. Многие из этих детей оказывались в детских домах: их легкомысленные московские мамаши не желали взваливать на себя такую обузу. Так получилось и с Юлиной мамой. Отца она не знала, матери тоже. До восемнадцати лет она не знала иной жизни, кроме детдомовской. Эта жизнь никому не показалась бы раем, но для темнокожей девочки она обернулась адом кромешным.

Маленькие дети не чувствуют расовых различий и, если им не мешать, спокойно играют вместе. Зато они очень чутко улавливают настроения взрослых. К темнокожей девочке детдомовские воспитатели относились не так, как к другим детям, и она очень скоро поняла, что она изгой, хотя и не знала еще этого слова.