Синдром Настасьи Филипповны

Вечер в доме бабушки прошел мирно и гладко. Договорились, что свадьбу начнут готовить прямо с завтрашнего дня, не дожидаясь окончательного оформления развода с первой женой Феликса: все равно это было делом решенным. Предстояло составить список гостей, всем разослать приглашения, заранее заказать ресторан, согласовать меню и оформление, заняться шитьем нарядов.

— Тут без вариантов, — сказала Юля, — Нина. И с рестораном Никита поможет.

После ужина все вернулись в гостиную, и Феликс попросил Божену Яновну что-нибудь сыграть. Она оказалась превосходной пианисткой: виртуозно и с прекрасным чувством стиля сыграла несколько пьес Шопена. В ее исполнении слышалась чисто польская щемящая грусть, объединяющая всех поляков до самого последнего неграмотного крестьянина со своим великим земляком и лишь изредка внятная посторонним.

— Вы могли бы выступать на сцене! — сказала восхищенная Элла, но Божена Яновна лишь грустно улыбнулась в ответ.

— Он был бы против? — догадалась Юля. — Ваш муж?

— Да, он был бы против, — подтвердила Божена Яновна. — В генеральской среде это было не принято. Женам полагалось сидеть дома. Нет, он не мешал мне играть. Куда бы его ни забрасывала служба, мы возили с собой рояль. Он даже гордился мной по-своему. Когда у нас бывали гости, всегда просил меня сыграть. Но выступать с концертами? Ездить на гастроли? Нет. Да и не так уж я хороша. На свете и без меня хватает хороших пианистов.

— Нет, мама, не скажи, — вмешался Феликс. — Ты изумительная пианистка и прекрасно это знаешь. — Он повернулся к Элле и Юле. — Как-то раз в конце 60-х Артура Рубинштейна уговорили поучаствовать в жюри конкурса Шопена в Варшаве. Он приехал, посидел, послушал… А когда его попросили поделиться впечатлениями, сказал: «Все играют прекрасно, но хочется взять секундомер и засечь, кто первым пришел к финишу».

Женщины засмеялись, хотя Юле пришлось с ходу догадываться, кто такой Артур Рубинштейн.

Потом гостьи стали прощаться: Божена Яновна старалась держаться бодро, но было видно, что она устала. Она расцеловала на прощание и мать, и дочь, взяла с них слово, что в самом скором времени они придут снова и приведут Даню Ямпольского.

По пути домой Юля прижалась к матери.

— Она славная…

— Смотри-ка, ты и другие слова знаешь, кроме «клевый» и «супер»!

— Да ладно, мам, хватит на меня нападать! Ей понравилось. Я не о том. Я хочу сказать, что квартира все-таки мрак! Неужели ты будешь там жить? И от работы далеко.

— Ничего, меня Феликс будет возить. Он же на машине. И он собирается вернуться к нам в «Лумумбу». — Иногда Элла по старой памяти все еще называла так Университет дружбы народов. — Скажи мне лучше другое: ты-то как ко всему этому относишься? Примирилась с тем, что мы поженимся?

— Да женитесь себе на здоровье! — досадливо отмахнулась Юля и вдруг расплакалась навзрыд.

— Господи, доченька, что с тобой? — испугалась Элла. — Не надо было шампанского пить.

— Да я не пила! — справившись со слезами, воскликнула Юля. — Так, только чуть попробовала. Кислятина.

— Что ты плачешь?

— Мам, ну не могу я без тебя жить, понимаешь? Я с тоски повешусь!

— Не смей так говорить! Думать не смей! — Элла даже стукнула ее с досады. — Я тебя избаловала. В детстве с рук не спускала. Мне казалось, что так правильно. Юля, ты взрослый человек. Сама же скоро замуж выходишь, а говоришь такие глупости. Никуда я от тебя не денусь. Можно подумать, я на край света уезжаю…

— В Йоханнесбург, — подсказала Юля.

— Вот именно. Вот ты вспомни, что Божена Яновна говорила. Она своего мужа не любила. Кстати, это был чудовищно бестактный вопрос. Я готова была сквозь землю провалиться. Но сейчас не об этом. Она сказала, что муж подарил ей сына. А вспомни, сколько лет ей пришлось прожить в разлуке с сыном, пока он работал в Йоханнесбурге? И самое ужасное, что это моя вина. Он уехал, чтобы со мной не встречаться. Потому что я его прогнала.

— Нет, мам, он же сам говорил, что это его жена. Она все это подстроила, чтобы он с тобой не встречался.

— Но он мог отказаться! — горестно вздохнула Элла. — Он мог остаться здесь. Ну, уйти из «Лумумбы». Он же преподавал в Институте стран Азии и Африки. Он мог остаться здесь, с матерью. А он уехал.

— Ты ни в чем не виновата! — решительно заявила Юламей.

Может быть, атмосфера лимузина располагала к душевной откровенности, но мать и дочь так и просидели обнявшись, так и проплакали до самого дома.

Вернувшись домой, Элла, как и обещала, пошла звонить Феликсу, а Юля проскользнула к себе в комнату и включила компьютер. У нее было средство общения получше телефона. Она врубила «аську» и выложила Дане всю историю по полной программе.

— Если ты передумал на мне жениться, скажи сразу. А то приготовления уже идут полным ходом.

— Да ни в жисть! Это не по-пацански. Не дергайся, все будет оки-доки.