Синдром отсутствующего ёжика

Мужчина быстро прошел в комнату, скинув грязные сапоги у порога. Один сапог упал, развалившись изнанкой кверху, и я невольно обратила внимание на темный, толстый, выношенный мех и наспех, поверху пришитую грубую молнию.

– Вы написали, что пианино немецкое? – спросил он, при этом решительно, профессионально открыв верхнюю крышку, глянул внутрь, провел левой рукой по клавиатуре. Крупные пальцы двигались по клавишам ловко и равнодушно.

– Да… Или австрийское. Я точно не знаю. Могу позвонить родителям, уточнить.

– Не надо! – Не оборачиваясь, остановил он меня рукой, и что-то в его жесте показалось мне неприятным, еще неприятнее, чем убегающий взгляд. – Но ведь на нем же написано «Заря».

– Так это не то пианино. То – в маленькой комнате. Вы же не спросили, сами подошли. Вон, смотрите, за дверью, в углу. Свет сбоку включается… – Я едва успевала за ним.

Мужчина уже был в комнате, включил свет и так же быстро провел рукой по клавиатуре и по струнам под верхней крышкой. Он делал все так четко и уверенно, что я поняла: я имею дело либо с профессиональным настройщиком (почему-то на музыканта он был совсем не похож), либо… с профессиональным вором. Слишком легко он ориентировался в чужой квартире.

– А у вас мужчин нет?

Он по-прежнему не оборачивался, и странная манера общаться еще больше насторожила меня. Я даже не сразу поняла, о чем он спрашивает.

– Я говорю, никого нет, кто мог бы помочь? А то меня друг подвел, я поэтому не сразу приехал… Прождал его…

– Нет, – ответила я и только потом спохватилась.

Мы настолько небогато живем, что проблем такого рода – впустить ли в дом чужого, дружелюбно рассказать, где лежит старинная прабабушкина брошь (по семейному преданию, очень дорогая, но не имеющая цены, поскольку ни у кого рука так и не поднялась отнести ее в оценку), – у нас просто нет. Я хорошо помню, как в детстве мама учила отвечать меня, если кто-то подозрительный, похожий на воришку, спросит, есть ли кто дома из мужчин. Надо ничего не отвечать, а громко крикнуть: «Пап, тут тебя дядя какой-то спрашивает! Ты выйдешь?», даже если папа в это время сидит на работе. Но не кричать же мне было сейчас на всю квартиру, не звать же папу, сидящего у себя дома в кресле под пледом…

– М-да… А как же я понесу его? – задумчиво пробормотал подозрительный дядя и оглядел ненароком нашу квартиру. – Больше ничего не продаете?

– Тоже за двести долларов? – сорвалось у меня от испуга. – То есть за триста…

– Можно и подороже, – показал он желтые крупные зубы. – Так как?

– Да у меня ничего нет, я просто так сказала.

– Ясно. Ладно, схожу кого-нибудь во дворе поищу, а вы пока подумайте, может, еще что продадите…

Мужчина наконец вынул правую руку из кармана мешковатого пиджака, надетого поверх свитера, и мне показалось, что я разглядела синие цифры на костяшках его пальцев. Точно… Значит, он сидел… Я перевела взгляд на его лицо, но по-прежнему никак не могла понять выражение глаз. А он вдруг вздохнул:

– Ох, устал сегодня! Денек был – не приведи Господи… Ну что, пойду поищу помощника. Вы-то точно надорветесь поднимать, – он подмигнул молчащему в углу комнаты Грише.

А мне стало невероятно стыдно. Да что это я в самом деле! Косит… татуировки… И что, в конце-то концов! Нельзя же человека подозревать, если у него проблемы со зрением и он очень похож на страшного дядьку из детских кошмаров…

Когда он вышел, ко мне тихо подошел Гриша, прислонился и обнял меня ручками. От неожиданности я замерла. Мальчик посмотрел на меня снизу вверх. Я видела, что он хотел что-то сказать. Видимо, для него непривычно выражать свои ежесекундные мысли словами, поэтому он чаще молчит, а если говорит, то словно без начала и конца – все остальное остается внутри него.

– Что, Гришенька? – Я тоже обняла мальчика.

– Я боюсь, Александра Витальевна…

Ну, молодец! Произнес, наконец, мое имя до конца. Кажется, в первый раз. Я присела перед ним на корточки и взяла его ручки в свои.

– Чего ты боишься, малыш?

Гриша, вместо того чтобы ответить, с ужасом посмотрел на дверь за моей спиной. Она вдруг распахнулась, и в квартиру вошел тот, кого он боялся, – наш подозрительный дядька с бегающими глазами. За ним я увидела еще более подозрительного парня, с одутловатым нечистым лицом. Он посмотрел на меня тяжелым долгим взглядом, и мне показалось, что он меня не видит. Я уже встречала таких ребят – не в поликлинике, конечно, а на улице. Если сталкиваешься с ними взглядом, то появляется очень неприятное ощущение, будто смотришь во вставные, незрячие глаза, за которыми – пустота. Пустая, тяжелая черепная коробка, которой можно легко разбить чужой нос, протаранить дверь или придержать ее в случае надобности. Кстати, что-то быстро подозрительный дядька нашел этого парня, как будто тот стоял за дверью.

– Так, друг, вон туда проходи… – дядька показал парню на маленькую комнату. – Хозяйка, мы уж в сапогах, ага? Подотрешь потом…