Синдром отсутствующего ёжика

Маленькая Ийка могла часами сидеть на полу, на ковре, и, тихо приговаривая за каждого, устраивать им свадьбы – это была ее любимая игра. Кукол-мужчин всегда не хватало, поэтому принцами и женихами становились бегемоты, мишки, даже ужасный зверь неизвестной породы – зеленый, с клочковатой бородой, красными оттопыренными ушами и тонкими лысыми лапками, которого Ийке как-то подарили в цирке. Этому зверю с полустертой надписью Dino на круглом выпирающем животике часто доставалась самая красивая невеста – нежная кукла Ася, разумеется, белокурая и голубоглазая. Ийка страдала за Асю, могла даже заплакать. А я тайком наблюдала за ней и никак не могла понять – маленькая ли актриса сидит внутри моей дочки и очень хочет выступать на людях со своими страданиями, или же просто это какие-то невостребованные рычажки в ее душе, ведь ребенку надо как смеяться, так и плакать…

Папа Владика огляделся в нашей прихожей и ничего не сказал, хотя хотел, я видела. Ничего хорошего, видимо, сказать он не мог, поэтому и промолчал. Но что уж так-то? Он ведь тоже где-то жил до своих нынешних хором в новом доме. Хотя, возможно, он жил с родителями в большой сталинской квартире где-нибудь на Ленинском проспекте и с трудом представляет себе, как можно уместиться вдвоем на площади тридцать восемь метров. Как, например, мне трудно себе представить, как можно жить впятером в одной юрте. Зимой умываться снегом, его же пить, растопив в огромном черном котелке, варить на нем суп из жесткого, чуть солоноватого мяса любимого коня, отбегавшего свое, постоянно пользоваться открытым огнем, верить, что в нем живут могучие духи, очень редко мыться, особенно зимой, и быть при этом абсолютно счастливым.

– Я могу посмотреть, где Владик будет спать? – чуть суховато спросил меня мужчина.

– Пожалуйста.

Я никак не могла избавиться от ощущения, что папа Владика разговаривает со мной, как барин. Я не часто испытываю такое неприятное чувство, может, оттого, что работаю в бесплатной поликлинике и родители крайне редко смотрят на меня сверху вниз. Они могут негодовать, орать, требовать, но всегда с некоторой оглядкой и опаской.

Я провела папу Владика в комнату, которая тут же наполнилась запахом его одеколона, сегодня показавшегося мне резковато-экстравагантным.

– Вот здесь, наверно, на кровати моей дочери… На диванчике, вернее.

– А ваша дочь, простите, где? Она не придет? – спросил папа Владика, с сомнением оглядываясь на притихшего Гришу. Мальчик сел у закрытого пианино, положил руки на крышку и так сидел, глядя перед собой.

– Моя дочь… – я заставила себя улыбнуться, – решила немного пожить у своего отца.

– Ясно. Ну, хорошо… Владик!

Маленький Владик, так и стоявший одетым на пороге комнаты, сразу, как солдатик, встрепенулся на папин голос и сделал шаг вперед. Как я не люблю слишком послушных детей! Знаю, какой ценой это дается. Редкий ребенок слушается из любви. Как правило, за торопливым исполнением всех родительских приказов стоит глубокий, сильный страх – боязнь крика, наказания, боли. Очень хотелось бы надеяться, что Владик просто привязался к своему папе после побега мамы.

– Вот здесь ты будешь играть, пока папа полетит в Тамбов. Ясно? Тетю зовут Александра Викт… – Он споткнулся и сам поправился: – Витальевна. Запомнил? Повтори!

Никто из трехлетних детей не может повторить мои имя-отчество, но делают они это, как правило, очень забавно.

– Лессана… Вияна… – проговорил Владик, изо всех сил стараясь понравиться своему папе, это было видно.

– Гм… вот именно. Так, что я еще хотел? Телефон… мой мобильный… Запишете?

Я взяла свой телефон, чтобы вписать его номер, и в это время ему кто-то позвонил.

– Что? Да я его… Ч-черт… Надо было раньше лететь! Все! Через четыре часа буду! – Папа Владика обернулся на меня: – Бегу! Все! Надеюсь на вас! Я наберу вас!

Если бы не дурацкая ситуация, я бы залюбовалась им. Выше среднего роста, с прекрасными, чуть волнистыми светлыми волосами, в меру коротко стриженными, с прямым взглядом серых глаз, сейчас, когда он нервничал, он был просто невероятно хорош. Напомнил мне ретивого коня, с раздувающимися ноздрями, того самого, съеденного на день поминовения духов любящим хозяином…

Папа Владика через три ступеньки сбежал по лестнице, а я думала – крикнуть ему в окно или не крикнуть, что у меня всего пятьдесят два рубля в кошельке? Опозорить в своем лице всю бесплатную медицину и заодно упитанных и велеречивых заседателей Думы, прибавляющих мне к зарплате по тысяче рублей в год и с сочувствием обсуждающих проблемы бедности российского населения. Я бы посмотрела на какого-нибудь заседателя, что бы он стал делать с той тысячей, на что бы нашел потратить… Смог ли бы он подкупить землицы к своим поместьям, гектаров эдак пять-десять – такими категориями, кажется, оперируют сегодня власть предержащие, те, что самозабвенно и жадно и раздирают страну по кусочкам: это мне, это тебе, это снова мне, это тому, кто больше тебя заплатит…