Синдром отторжения

И он настойчиво потянул меня за руку – к двери в коридор. Можно было подумать, что дальнейшее пребывание рядом с работающими терминалами пагубно отразится на моем здоровье.

– С вами точно все в порядке? – спросил Тихонов. – Обращаться в медицинское отделение было бы…

– Все хорошо, – перебил я его, начиная соображать, что происходит. – Просто… вы понимаете…

– Да, да, конечно! – Тихонов радостно закивал головой. – Сходите прогуляйтесь. Подышите воздухом. Сейчас погода…

Он взглянул в широкое, похожее на иллюминатор окно, однако стекла были затянуты густой электронной тенью, из-за которой полдень превратился в глухую бессветную ночь.

– Погода отличная, – неуверенно сказал Тихонов и открыл мне дверь.

Я вышел в коридор, доковылял до лифтов, не замечая ничего вокруг. Даже тусклый свет, едва пробивающийся через жидкокристаллические шторы, резал глаза.

Кто-то окликнул меня, но я не обернулся.

Я спустился на первый этаж, вышел из здания, и тут же скорчился от приступа боли, когда солнце ударило в глаза.

Я почти ничего не видел. Передо мной расплывались яркие красные круги – мир вокруг расслаивался, как преломленный свет. Но стоять у входа, отворачиваясь от солнца, было нельзя. Кто-то мог меня заметить, отвести к врачу, и тот, посветив лазером в воспаленную радужку, аннулировал бы результаты экзамена.

Я вслепую добрался до ближайшей скамейки.

Возвращаться в главный корпус, где электронные тени на окнах защитили бы от света, я не собирался – я убеждал самого себя, что со мной все хорошо, что у меня нет приступа, что я просто не выспался перед экзаменом, переволновался и слишком устал.

Я сидел так довольно долго, сутулясь и прячась от солнца. Наверное, я был похож на пьяного вдрызг студента, решившего отпраздновать неожиданно высокий балл на скамейке в двух метрах от главного здания, однако меня никто не трогал, никто не пытался со мной заговорить.

Прошел, наверное, час, прежде чем я решился посмотреть на солнечный свет.

Глаза уже не болели, а зеленая аллея у главного здания не казалась засвеченной, как на антикварной фотографии. Я откинулся на спинку скамейки, подставив ветру лицо, но никакого ветра не было.

Аллея перед входом пустовала.

Я оглянулся, не решаясь вставать. Я по-прежнему боялся, что упаду в обморок. Нога затекла, я помассировал икру и тут услышал чьи-то голоса.

Две девушки вышли из здания и, оживленно обсуждая что-то, пошли к столовой, в колышущуюся тень от обступавших дорожку деревьев.

Лида!

Я вздрогнул, тут же забыв об онемевшей ноге. Мне хотелось догнать ее, схватить за плечо, но я продолжал сидеть, глядя на то, как девушки медленно уходят в тень. Анна даже не стала демонстративно отворачиваться – меня просто не видели, я для них не существовал.

– Лида! – крикнул я, и девушки остановились.

Лида удивленно обернулась и откинула упавшую на лоб прядь. Мы посмотрели друг другу в глаза. Анна покачала указательным пальцем у виска. Потом девушка с черными волосами улыбнулась, шепнула что-то Анне на ухо, и они вновь зашагали по аллее.

Это была не она. Анна нашла себе новую подругу.

В тот день я понял, что никогда ее больше не увижу.

Я окончил институт.

37

Я ходил на собеседования столько же раз, сколько смотрел с Лидой солнечное затмение в космическом театре. Как будто все эти цифры имели какое-то значение…

Ко мне относились дружелюбно и с вниманием, как к больному, которого недавно выписали из стационара, где он провел половину жизни. Я получил хороший средний балл на выпускных, догадался собрать рекомендации у учителей – Тихонов так и вовсе написал целый трактат о моих талантах, – однако в федеральном агентстве открытых позиций не было, а в международное меня не приглашали на собеседование.

Виктор остался на второй год, завалив выпускные экзамены, и завидовал даже этим бесплодным поискам работы, похожим на формальные встречи для выпускников технологического, которые устраивали в агентстве из вежливости, не имея ни желания, ни возможности заключить с кем-нибудь контракт. Виктор считал, мне повезло – ведь я хотя бы получил диплом.

И мне действительно повезло.

Я сидел дома, смотрел фильм о корабле, который отправлялся к Лейтене через туннель Красникова, намереваясь вернуться обратно спустя земной год – сквозь пространство и время, – когда мне позвонили.

Я открывал последнюю бутылку.

Голос был незнакомый, хриплый, как после простуды. Позвонивший деловито прокашлялся, а потом назвал меня по имени и отчеству.

– Да, – сказал я.

– Вы сможете подъехать к нам, скажем, завтра, часам к четырем? – спросил голос.

– Подъехать? – не понял я. – Извините, а… – Я удивленно посмотрел на экран суазора – вместо имени на нем отображался длинный номер сетевого абонента. – А с кем имею честь?

– Это вы меня извините! – рассмеялся голос. – Слишком много звонков сегодня. Федеральное агентство космонавтики. Вы к нам приходили, помните?

– Да, да, конечно! – Я вскочил со стула. – Завтра, в четыре? Могу! Когда вам будет удобно. Это еще одно собеседование?