Синдром пьяного сердца

Неизвестно, сколько оставил за своей спиной катастроф наш друг, покидая неблагодарную землю Крыма. Но шлейф всяческих историй еще долго будет тянуться следом.

И возможно, сам Ян не без наивной гордости мог бы воскликнуть вслед за легендарным греком: "Но какие это были катастрофы!"

Пребывая проездом у нас в Москве, он извлек из своего тощего багажа заезженную плас-тинку и, ухмыляясь, пригласил послушать.

Это была песня в исполнении хора Пятницкого с такими вот словами:

Лети, победы песня, до самого Кремля,

Красуйся, край родимый, колхозные поля,

В колхозные амбары пусть хлеб течет рекой,

Нам Сталин улыбнется победе трудовой...

Ян вытащил носовой белый платочек и, изображая тех самых колхозниц из песни, счаст-ливых от сталинской улыбки, пошел в пляс... В своем нелепом танце, как грек Зорба, отрешаясь от Крыма, от Ялты... От самого себя.

Мы провожали его на дальневосточный поезд, говорили:

- Ты распрощался с пьянкой, с бабьем, с гульбой... Будь мужчиной, начинай жить, как люди... И пожалуйста, напиши...

Ян горячо соглашался. Он устал от самого себя, каким он был все эти годы. Мы прямо-таки чувствовали по его настрою, что он, как герои в фильмах, где едут с песнями на целину, на Ангару и на тот же Дальний Восток, устремлен навстречу новой жизни.

У нас в квартире, на стене, появились те самые, прощальные, стихи: "В эту б каюту вернуть-ся скорей, Ян Вассерман, специальность - еврей!" В стихах было то, что не произносилось вслух: он мечтал вернуться обратно.

Примерно через полгода объявился в Москве дальневосточный поэт Илья Фаликов, некруп-ный, темный, курчавый и в отличие от других поэтов негромкий.

На вопрос, не встречал ли там, на Востоке, нашего друга Яна, буркнул, нахмурясь:

- Кто же не знает там, на Востоке, вашего Яна!

Такое начало не предвещало ничего хорошего. Но мы все-таки поинтересовались, как прижился... Как он там вообще?

- Лихорадит, - произнес Илья загадочно.

- Яна? Лихорадит?

- Да не Яна, - с досадой отвечал он. - Дальний Восток лихорадит... - И добавил в сердцах: - От вашего друга Яна!

Тут мы и узнали про новую Янову жизнь. Как приехал, как с первых дней, а может часов, вонзился, как нож в жертву, в особую, портовую и лихую, тамошнюю жизнь... Тем более что судно, на которое он направлен врачом, еще долго не прибывало из очередного плавания.

На описание "новояновых" приключений у Фаликова не хватило ни времени, ни запала. Но главное событие года он смог передать: Ян познакомился с дочкой известного дальневосточного журналиста, весьма партийного и уважаемого в крае товарища, охмурил эту дочку и вроде бы даже умыкнул ее, о чем судачил весь город, а ее партийный папа не вынес, слег с инфарктом... Был поставлен вопрос на уровне руководства края о выдворении чужеродного Яна из режимного города и даже отдаче его под суд за развращение малолетней. Но выяснилось, что девице не менее двадцати и наш друг Ян не первый и даже не второй по счету в ее жизни. Сам Ян в это время уже был далеко в море. Где ему наконец удалось начать новую жизнь... с корабельной поварихой. Он называл ее ласково: Брунгильдой. Она была невероятно толста.

К тому времени, как Ян вернулся из плавания, страсти улеглись и партийно-журналистский папа смирился с новым зятем. Да и как не смириться, девица была на каком-то месяце беремен-ности...

Можно было бы порадоваться за Яна, что он, хоть и не без потерь, обрел долгожданный дом. Но это было лишь прелюдией к остальному, без чего жизнь Яна, а затем и всего города и края была бы чересчур пресной.

В те времена Ян вступил в КПСС. Зачем? А бог его знает. Может, для поездок в загранку... А может, и вправду одумался, остепенился под влиянием партийного папы и решил начать новую жизнь, теперь с КПСС...

Виктор Некрасов тут же отбил из Киева (это было до его отъезда в Париж) телеграмму: "Ян, ты сошел с ума, если это правда, я при встрече не подам руки".

Ян в ответной телеграмме отрицал факт вступления, но он соврал своему другу. Наверное, ему было стыдно.

После очередного рейса Ян принял на руки младенца, девочку, и занялся обустраиванием гнезда; он оказался вполне добропорядочным еврейским папой... В то время как жена пустилась во все тяжкие, надолго пропадая из дома. Взбешенный Ян отыскивал ее по кабакам и однажды, не выдержав, бросил, прихватив младенца, и бежал на "запад", в Молдавию.

Девица чуть не покончила с собой, папа опять был в инфаркте... Партия сурово осудила поведение судового врача Яна Вассермана, выдав ему строгача. С работы его погнали...

Все начиналось сначала.

Именно в то время, проскакивая мимо Москвы, Ян остановился у нас и начиркал на стене свои последние стихи:

Я плавал средь морей и льдин,

Я плавал средь морей и льдин,

У моря видел все оттенки,

И все-таки конец один:

Домой приехал, сразу - к стенке...

Под лихую пластинку, которую я сохранял на память об улыбке Сталина, он уже не плясал...

Побывав недавно в Ялте, я не встретил никого из наших друзей: кто уехал, а кто, как Саша Марков, спился...