Синдром пьяного сердца (сборник)

Вспомнилось русское присловье, из другой, правда, жизни, но по такому же глупому поводу: «Что за странная деревня, хлеба не на что купить!» Оказывалось, это можно произнести и в Москве, и в испанской Валенсии с равным успехом. А еще говорили: Валенсия! Вален сия! Европейская житница! Ну что нам Валенсия! Наша Валенсия – это теплоход «Лев Толстой», где хоть водку на боны продадут…

Может, поискать под ногами, ведь теряют же деньги?

Один мой приятель, практичный человек, когда впервые выехал за рубеж, в Югославию, но почти без валюты, наставлял свою жену смотреть под ноги. «Люди везде одинаковы, и везде есть рассеянные, которые теряют деньги». По возвращении я спросил его, как там насчет рассеянных. Он гордо заявил, что за восемь дней пребывания они дважды находили деньги. Небольшие, но хватило на дамскую сумочку жене. «А что вы там видели? – спросил я его жену. «Мы ничего не видели, – созналась она. – Мы все время смотрели под ноги».

В Валенсии же, в порту, мы и столкнулись с одним из наших Львов Толстых по имени Миша Пляцковский. Совсем некрупный, но живой, даже боевитый (ах, как я обожаю это словечко, рожденное в мозгах комсомольских вожаков!), он писал хорошие песни и имел валюту.

– Что за проблемы? – произнес он на ходу. – Вон за углом банк, я только сейчас обменял там сто долларов, и никаких паспортов!

Он указал, где нам искать банк, и исчез – торопился реализовать обмененные деньги. Мы со вздохом посмотрели ему вслед: сто долларов! Возможно ли представить?

Впрочем, у Миши была масса родственников: детей, теток, дядек, племянников и так далее, которых он должен был обеспечить. А я знал двоих писателей, попавших в Германию. Один пропивал дойчмарки в пивных автоматах, в то время как другой, обремененный списком покупок, стоял за спиной друга и подсчитывал: «Колготки пропил… Двое колготок пропил… Трое…»

За углом мы и правда обнаружили банк. Сдали свои три доллара, то есть сдавал Виктор, а мы стояли за его спиной и смотрели, как это делается, когда одни деньги превращаются в другие. Никто из нас никогда в жизни не обменивал валюты.

Молодой клерк, несмотря на жаркий день – в черном костюме и при галстуке, принял наши деньги, заложил в печатающую машину бумагу и что-то на ней отштамповал, нажимая на кнопки…

Хотя чего там считать: три помножить на пятьдесят, будет сто пятьдесят… Это мы и наизусть помнили. Нам отдали бумагу, а в другом окошке по бумаге отсчитали деньги. Мы тут же, не отходя далеко, стали их делить и обнаружили, что нам за три наших доллара (целых три!) выдали всего шестьдесят песет. По двадцать на брата.

– Что-то здесь не так, – сказал с виноватой улыбкой Виктор и снова пересчитал деньги.

– Может, ошиблись?

– Украли?

– Надули? – спросили три Льва Толстых вразнобой, но одно и то же.

Но Виктор, который был опытней нас, произнес слово «нет».

– Нет, – повторил. – Я не думаю, что они тут воруют.

«Тут» – означало за границей, в отличие от России, где каждый из нас знал: «там» воруют, да еще как!

Мы подошли к табличке с курсом валют и еще раз удостоверились, что не ошиблись и за доллар нам полагалось на каждого Толстого никак не меньше пятидесяти песет.

Мы сообща подтолкнули нерешительного Виктора к окошку, наставляя его, как следует поговорить с этим молодым клерком в черном костюме и все, все выяснить. В крайнем случае забрать наши доллары обратно. Мы не настолько богаты, чтобы швыряться в каком-то порту нашей валютой.

Пока Виктор вел переговоры – а все это происходило на странной смеси языков: английского, немецкого и польского – и что-то горячо втолковывал клерку, мы на расстоянии с тревогой следили за лицом клерка. Но тот был невозмутим. Он попросил у Виктора наш квиток, снова пощелкал на своей машинке и вернул, терпеливо что-то поясняя и водя пальцем по бумаге. Лицо Виктора в течение разговора меняло свои цвета и в конце стало совсем белым.

Он вернулся к нам еще более обескураженный.

– Пошли, – буркнул он и первым торопливо зашагал к выходу.

– Так в чем же дело? – нетерпеливо спросили мы в один голос.

Но все уже догадывались: нас здесь здорово обжулили.

– А в том, – сказал Виктор, останавливаясь и указывая на вывеску, – что мы попали в частный банк!

– Ну и что?

– А то, что у них высокие первоначальные налоги!

– Какие такие налоги! – вскричали мы на всю улицу.

– Налоги на обмен, – пояснил он сердито.

– Или – на обман?

– А как же Миша? Он-то сто долларов…

Виктор лишь махнул рукой:

– Ну поймите, если с трех долларов два берут за обмен и со ста тоже два, Миша мог этого и не заметить… Наступила пауза. Кто-то из Толстых пробормотал:

– Вот вам и капиталистические акулы… Стяжатели и хищники…

На лекциях по марксизму-ленинизму нам без конца долбили об этом продажном из миров, где человек человеку волк и готов своего ближнего обобрать до нитки. Что он и сделал! В данном случае нищих советских туристов ограбили хищные испанские банкиры… Напились, как пишут в газетах, пролетарской кровушки. Трех долларов наших им не хватило, чтобы набить доверху свою мошну!