А на моем тридцатилетии Герман прославился тем, что у шоколадной красавицы утки, украшавшей праздничный торт, он на глазах изумленных гостей и моей родни открутил утиную шоколадную голову и съел ее. «Это же утка!» – закричал он победно и попытался открутить головы шоколадным утятам, которые плыли за мамой-уткой по белому крему… Но ему не дали.
Выяснилось, что он азартный охотник и к уткам у него особая страсть.
Моя бывшая жена, не удержавшись, произнесла:
– Тогда мы дадим тебе от запеченной утки голову…
А я радостно вскричал:
– И шею!
Бывшая жена сказала, что она поедет к Герману на юбилей прямо с работы на метро, а я чтобы приезжал на машине, не забыв купить цветов, а уж из гостей, как заведено, машину поведет она сама. Поскольку она не пьет. Мы и прежде так делали: я вел машину в одну сторону, в гости, а жена обратно, в то время как я, будучи навеселе, распевал громко песни.
Водила моя бывшая жена неплохо, и мировая статистика утверждает, что женщины-водители менее аварийные, поскольку они меньше пьют…
Но все равно, когда руль в руках женщины, я быстро трезвею, в какой-то момент осознав, что лучше за рулем пьяный муж, умеющий нажимать на тормоза, чем трезвая жена, которая, приближаясь красному светофору, отчего-то прибавляет скорость. А потом сильно удивляется, что нужно затормозить, а тормозить уже поздно, и непонятно, что в таком случае делать.
В тот вечер на ближнем к нам рынке почти не было хороших цветов, так что пришлось проехать на другой рынок, и я прилично опоздал к началу юбилея.
С букетом роз я шагнул за дверь, услышав нестройный шум голосов, а потом чей-то вскрик: «Идет, идет!» И сразу почему-то стало тихо. Это всеобщее внимание должно было меня насторожить. Но я слишком торопился, переживая опоздание.
Влетел в комнату, не совсем понимая, что же произошло.
А между тем передо мной открылся длинный стол, прямо от дверей в глубину квартиры, и бутылки, и закуска, и лица… Множество лиц, с интересом обращенных ко мне, застрявшему в дверях, будто они все ожидали от меня чуда.
Смущенный таким вниманием и необычной тишиной, я потерянно пробежал глазами по лицам и увидел желаемого мной юбиляра во главе праздничного стола, а рядом мою жену, демонстративно державшую перед собой рюмку.
И в тот момент, когда я остановил на ней взгляд, она подняла руку повыше, чтобы я получше рассмотрел эту самую злосчастную рюмку, и тут же медленно, (ме-ед-ле-н-но!), как-то слишком показательно, всю ее осушила.
Тут гости всплеснулись, захохотали, закричали «браво», даже зааплодировали ей. А моя судьба на весь вечер, да и на всю ночь, была решена.
Собственно, в этом и заключалась ее шутка, что перед самым моим появлением она сказала:
– Посмотрите, какое лицо будет у моего мужа, когда он войдет!
Думаю, что лицо у меня было и впрямь ужасным, и не случайно.
Нетрудно было представить, что меня ждет. Я весь вечер пил лимонад, потому что должен был теперь вести домой машину. Но мне еще всучили пьяных гостей, чтобы их доставить домой, и пришлось их, плохо помнящих свой адрес, развозить. И кто-то вдобавок наблевал мне в машине…
Вернулся я домой трезвей трезвого, проклиная и юбилейного дружка, и машину, и мою остроумную женушку…
И свою собственную жизнь.
Ко всем прочим бедам, мне конечно же положили в тарелку то самое, пресловутое, нетерпимое мною горло.
– Но зачем, зачем тебе потребовалось выпивать? – повторял я, ощущая себя кругом несчастным. – Тебе нужна была эта рюмка?
– Нет, – отвечала бывшая жена. – Но это же интересно.
– Какой же интерес заставлять меня мучиться? – стонал я.
– Зато какой эффект, – возразила она. – Это была лучшая шутка вечера. Я думала, ты упадешь в обморок, такое было у тебя лицо! Но ты держался молодцом.
– Какое у меня было лицо?
– Сам знаешь какое.
– Не знаю.
– Какое бывает у мужчины, когда он не выпьет.
– Значит, трагическое!
– Ну, если это трагедия!
– А что же это? – простонал я.
– А это уже, мой дружок, комедия…
– И то, что наблевали в машине?
– А вот это серьезно. Но я берусь убрать.
А все-таки лучшая шутка произошла этой ночью, подумалось. Когда я застрял в лифте. И, лучше чем сама жизнь, не умеет шутить никто. И какое у меня сейчас лицо, можно себе лишь представить.
Я не стал наливать в колпачок, надоело. Я отхлебнул прямо из горла: «Герман, привет». А второй глоток – за шутников и за шутниц! Хоть в древние времена говорили иначе: «шутиха».
Когда-то на моей свадьбе нам, новобрачным, подарили складную байдарку, наполненную всякими другими подарками, и Герман описал это в стихах:
Заканчивалось оно довольно бойко: