Синдром пустого гнезда

– …Я вот, например, на работе всегда чай пью! – продолжил Толик как ни в чем не бывало, так и не дождавшись исполнения своего приказа относительно ножа. – А тут, значит, такое дело вышло, что оставили меня отделом руководить. Начальник на больничный пошел, и меня, стало быть, вместо него… Ну n попросил я, значит, сотрудницу, есть там у нас одна фифочка такая, из новеньких, принести мне чашечку чаю. Вежливо, заметьте, попросил!

В доказательство своей былой вежливости Толик поднял над головой палец, потряс им, выдержал долгую театральную паузу. Потом поднял на Диану светящиеся наивным детским торжеством глаза, тут же перевел их на лицо Елены:

– А она, представляешь, Еленочка? Она взяла и фыркнула на меня, дурочка! Вроде того – я вам не какая-нибудь секретарша. И не понимает того, глупая, что против своей выгоды поступает! А если б сообразила, если б сделала свои выводы, то и поняла бы, что не зря за начальника-то именно меня оставили! Это ведь что значит? Это значит, что я в любой момент… Начальнику отдела нашему шестьдесят вот-вот стукнет, и пожалте, дорогой мой, на пенсию! А я – кадр перспективный, и я вполне могу…

Толик резко вдохнул воздуху и тут же закашлялся – наверное, от произнесенных вслух великолепных перспектив своего ближайшего будущего. Прокашлявшись, откинулся на спинку стула, отер пот со лба, кинул быстрый взгляд на склонившуюся над своей чашкой Диану. Не почуяв в ее позе ничего для себя угрожающего и искренне желая усилить впечатление, тихо-вальяжно продолжил:

– Да, Дианочка, вот такая у меня жизнь… Не успеваю на рабочем месте и чайку попить! Всем Толик нужен! Толик – туда, Толик – сюда! Как-то раз директор в конце рабочего дня позвонил – останься, говорит, на сверхурочные, надо с тобой, говорит, важный вопрос решить… Ну, я и остался. Так они теперь, представляешь, моду какую взяли? Как срочный вопрос в конце дня образуется – сразу ко мне бегут! Я уж и не рад… Говорю им – не могу, мне домой надо! Меня, говорю, дома жена больная ждет! А они…

– Так, Толик. Все. Хватит. Стоп.

Диана резко выставила перед лицом Толика ладонь, и он тут же замолк, как телевизор, отключенный от сети питания. Казалось, даже лицо выключилось и вмиг подернулось такой же матовой серостью, как погасший экран. Хлопнув глазами, он мотнул головой назад, глянул удивленно поверх ее ладошки.

– Дианочка… Ты чего это?..

– А ничего. Хватит, говорю. И никакая мама не больная, понял?

– Но как же, Дианочка… Как же – не больная? Ты же знаешь…

– Что я знаю? Ничего я не знаю. Еще раз говорю тебе – она не больная!

– Ну да, ну да… В смысле физического здоровья – оно конечно. А насчет остального… Давай мы при маме не будем об этом говорить, Дианочка! По-моему, по отношению к ней это не совсем тактично.

– А я тебе еще раз повторяю: хватит из нее больную делать! Она совершенно здорова, и давно уже здорова! Я понимаю, что тебе это обстоятельство признавать вроде как не с руки, но что делать – придется!

– Не понял… Ты на что это намекаешь? Неужели ты все забыла, Дианочка? Ты же прекрасно понимаешь, что бы с ней было, если бы я тогда не… Вернее, если бы не я… Да ты спроси, спроси у Еленочки, если забыла! Она-то помнит, откуда я ее вытащил, она, в отличие от тебя, все, все помнит!

Резво развернувшись пухлым тельцем, Толик обратил на Елену такой строгий взор, будто хотел пригвоздить ее раз и навсегда к спинке стула. Наверное, со стороны все это выглядело достаточно комично, но почему-то смеяться Диане не хотелось. Наоборот, хотелось поднять руку и хлопнуть его наотмашь по влажной розовой лысинке. Очень хотелось, до судороги в позвоночнике.

– Ну же, Еленочка?! Скажи ей! Чего ты молчишь?! Я жду, Еленочка!

Наверное, она бы не сдержалась и дала волю судорожному душевному порыву, если бы мама не подняла на нее глаза. Не на Толика, а на нее.

Мать и дочь смотрели друг другу в глаза недолго – может, долю секунды всего. Однако и доли секунды хватило для чудесной метаморфозы – Диана могла дать голову на отсечение, что эту метаморфозу в материнских глазах разглядела! Чудом растаяла, растворилась в них мутная болотная ряска, уступив место прежней изумрудной зелени, и даже искорка смешинки в них промелькнула, та самая, прежняя, мамина. И задрожал – о, чудо! – маленький округлый подбородок, знаменуя благодатную живую эмоцию. Может, улыбку, может, слезы. А может, и гнев.

– Еленочка… Еленочка, тебе плохо, да? – сунулся было к ней Толик, с осуждением косясь на Диану. – Не надо так волноваться, Еленочка, что ты…

С шумом отодвинув от себя стул, Елена встала. Хотя вернее будет сказать – поднялась в полный рост. Глядя на Толика сверху вниз, она проговорила тихо и спокойно, даже несколько устало:

– Толик, тебе надо уйти. Прямо сейчас, пожалуйста. Прости, но я не люблю тебя. Совсем.

Наверное, шлепок Дианиной ладони по лысинке Толик перенес бы гораздо мужественнее, чем это неожиданное заявление.