Синдром соседа

Таборов приводил в протест многие аргументы, как то, что итальянец он только наполовину так и то, что собирался провести здесь наступающий Новый год. Но профессор убеждал его, что оставаться здесь на НГ – затея хуже не придумаешь, куда лучше провести его с семьей, с родителями, и рассказал ему в довесок, какое в прошлый Новый год жители дома устроили во дворе попоище: все передрались, а одного местного алкоголика так избили, что он до утра бродил по двору, оплеванный, заваливаясь в сугробы, а дети бегали и подпаливали его фейерверками, как матерого кабана, пока зареванная жена не увезла его домой на санках. А полковник в отставке, нарядившийся Дедом Морозом и раздававший всем из мешка барбариски, заснул под утро в детском домике – наружу торчали одни валенки из окошка. Он, Таборов, конечно, не знает, какие здесь творятся зверства в ночь на тридцать первое: его могут вытащить из квартиры, даже если он не захочет выходить и праздновать. Так что куда лучше ему лететь домой, спасать из лап мачо жену профессора, а уж на следующий год, когда он поднатореет, пооботрется в местных обычаях, он, добрый его сосед, вместе с ним и Аллочкой сам будет рад встретить Новый год в России.

После бутылки вина, которую Таборов выпил в охоточку почти один, он обещал подумать. Сосед отпустил его, взяв обещание за ночь принять решение и утром явиться с точным ответом. Таборов заснул в мыслях о том, как он поедет в Италию, найдет этот ресторанчик «Добрый самаритянин», – хотя странное название, тем более для Виареджо, Таборов не помнил, чтобы что-то слышал о нем. Но это не важно, главное – азарт живого приключения, снова в Италии с тайной миссией из России: вернуть жену, вырвать из лап жиголо и вернуться в Россию победителем. Он даже хотел отправить на емайл отцу сообщение, что завтра, если получится, вылетает в Италию – справлять Новый Год с семьей, но отложил это: утро вечера мудренее – гласит русская пословица. И не зря.

Утром Таборов пожалел о своем эксперименте, о том, чтобы искать в Италии чью-то русскую жену, зная название одного только ресторана, больше и мысли не было. Как он только мог думать о таких глупостях. Предстояло объясниться с соседом. Таборов собрался с духом, заготовил слова. В голове крутилось что-то об обращении к будущему, о стремлении к свободе; понятно, что старик выжил из ума от горя и тоски по жене, но ведь он должен понять и его, Таборова, и о его свободе выбора тоже подумать…

На звонок никто не открывал. Таборов постоял, подождал. Случайно вышла соседка по этажу из другой квартиры, с ребенком за руку.

– Вы Гвоздюкова ищете? – спросила она, увидев озадаченного, взъерошенного Таборова в халате.

– Я к профессору.

– Какому профессору? – с улыбкой отозвалась женщина, – что он вам натрепал?.. Да вы не стойте, он теперь ни за что не откроет, он ко всем так пристает с какой-нибудь чушью. Очень, знаете, убедительно выдумывает всякие истории, он на учете в психдиспансере. В остальном-то безобидный, все его знают здесь, ваша квартира просто сдается всегда, вот, он к новым жильцам и пристает. Так что вы не думайте, чтобы он вам не наговорил, это все выдумки… Ну пошли-пошли, – торопила она, спускаясь с лестницы, ребенка.

Таборов прислонился к двери, за ней стояла зловещая тишина: ни звука, ни шарканья тапочек. Только если очень прислушаться – тяжелое стариковское дыхание с заглатыванием пересохшим ртом слюны. С отвращением Таборов отпрянул, и выругавшись на чисто русском, поторопился к себе и заперся. Открыл краны, оставил ванну наполняться водой. Отцу отправил на почту письмо: «Папа, с Наступающим! Новый год прилечу праздновать домой. До встречи. Твой блудный сын».

Тюбет

Сменив очередную работу, Башмаков вскоре выяснил, что на этот раз ему выпала честь возить писательские рукописи. «Что это, издевка или знак судьбы? – думал Башмаков. – Конечно, издевка, чего я только не возил: дебильные сувениры, игрушки из сексшопов, даже дерьмо в виде анализов и то приходилось. А теперь Вселенная, как говорят придурки, предоставила мне шанс возить чужие рукописи, мне – долбанному писателю. Что это как не издевка?»

Волею случая Башмакову и раньше случалось попадать в странные ситуации. Когда его товарищ Сашка Кочаргинский выиграл литературную премию «Тюбет», Башмаков, заполучив пригласительный билет (его отдал ему уставший от подобных мероприятий старый литературный волк: на, мол, проветрись), решил так: «Миллиона не дождусь, но хоть водки вашей нажрусь!» И пошел на награждение, но не только из-за водки, но еще и назло всем, что не взяли его даже в лонг-лист. Сашка тогда еще только номинировался на главный приз: миллион рублей – и не знал, что победит, но Башмаков думал потом: «Все они там знают заранее, и вообще, тут, наверное, еврейский истеблишмент замешан».