Синдром тотальной аллергии

Я остановил квадроцикл. И, наверное, глянул на деда с таким выражением, что во мне легко было бы распознать шизика.

— Так что, я умер и воскрес в обновлённом теле?

— И с обновлённой душой, — отвёл плутливые глаза старый охотник. — Выбрось дурное из головы! И чего ты к этой стародавней вере привязался? Ты жив-живёхонек и ещё долго будешь жить, дышать, пировать и воевать. Тебя ждут большие дела на многогрешной земле. Рано тебе ещё на покой.

Он подмигнул мне с такой наигранной весёлостью, которая показалась мне грубой издёвкой.

— У тебя фляга в рюкзаке. Карлыгаш тебе на дорожку моего бальзама нацедила. Отхлебни-ка три глотка, полегчает.

И действительно полегчало, но голова от этого не прояснилась, и на душе легче не стало.

* * *

Я выехал из котловины древнего, полустёртого ветрами вулканического кратера и остановил машину. Пустынный оазис у озера Кангыбас разительно переменился. Исчез пыльный налёт, который прежде притушёвывал яркие краски природы, как патина старит антикварную бронзу. Похоже, недавно выпали обильные дожди и смыли пыльный налёт с камней и редкой зелени. В далёких зарослях на деревьях уже золотилась листва. Зеркало озера стало тёмно-синим. А каменные столбы, остатки древнего горного кряжа, окрасились красно-коричневыми тонами.

И без того чарующий воздух пустыни там, где есть хоть пригоршня пресной воды у еле точащегося из-под земли источника, как бы перенасытился ароматами отцветающих растений и рыбным духом от тростника и камыша, потому что прибитая дождями пыль перестала забивать тебе нос, приглушая запахи.

Сверху почудился протяжный клик, не похожий на курлыканье журавлей. Я задрал голову и увидел в синем небе цепочку отлетающих лебедей в позолоченном солнцем белоснежном оперении.

— Это уже последние, — вздохнул старый егерь. — С выбелившимися птенцами. Пролётные. У нас на озере гнездиться не хотят. Тянет их на север, где родина.

— А вот меня уже не тянет, — пробормотал я как бы не в себе. — Слушай, старик, а если я как-то вдруг к тебе ещё раз сюда проберусь, а то и останусь навсегда. Не прогонишь?

— Прогнать-то не прогоню, только вот что…

— Что-что?

— Словами не объяснишь… Вот кусни-ка на зубок.

— Перекати-поле?

— Ага, жаза-сагыз.

Я надкусил сочную сине-зеленоватую веточку. Скулы свело от едко-солёной горечи.

— Саднит? Вот то-то же. Одно дело туризм в своё удовольствие, а другое — суровое выживание, борьба за жизнь в экстремальных условиях.

Мы помолчали, не глядя друг на друга. Что-то уже прочно связывало нас, хотя мы и держались всегда на изрядном расстоянии друг от друга, а вот что именно — я не мог тогда понять.

— Ну, прощай, отец!

Я протянул было руку, но быстро одёрнул её, когда дед шарахнулся от меня.

— Не прикасайся ко мне, сколько раз повторять! И не торопись, я тебя ещё провожу чуток вон до тех скал.

Он шёл со своим неразлучным автоматом на плече мерным шагом на изрядном расстоянии от меня, а я еле полз за ним на первой передаче. Хотя я давно перестал бояться, что дед выстрелит мне в спину.

Глава 18

За стеной скальных столбов открылась знакомая безжизненная плоскость пустыни до самого горизонта, который уже не скрывала пыльная дымка, и тут я увидел то, чего можно было ожидать, если потерять секретное удостоверение Центра. Дед сдал меня, что говорится, как стеклотару.

Не зря малейшее нарушение дисциплины у подпольщиков карается быстрой и неминуемой смертью. Это просто акт милосердия по сравнению с такими изощрёнными пытками в гостях у службы безопасности, что имя своё забудешь и от матери родной отречёшься.

Мои пальцы до боли сжали ручки руля квадроцикла…

На белом от соли плотном такыре стоял десантно-грузовой винтокрыл, а вокруг него вяло помахивали лопастями на ветру три штурмовых вертолёта. Я дёрнулся всем телом да так, что ненароком заглушил двигатель машины.

Меня издали пристально рассматривали трое офицеров. Все были в брюках навыпуск, а не в полевой форме. Понятно, гэбистам сапоги и высокие ботинки в кабинете ни к чему.

Так вот почему дед велел мне поглубже упаковать оружие и спрятать патроны.

— Не дёргайся, — коротко приказал старый егерь и, повернувшись к военным у вертолётов, скрестил руки над головой.

Один из военных снисходительно махнул рукой — мол, ладно, поболтайте ещё. Не к спеху.

— Что, дед, продаёшь меня по горячим следам? — скрежетнул я зубами. — Эти трое по мою душу?

— Ты с ними полетишь на Южный Урал.

— Мне нужно в Москву!

— Прости, Москвы больше нет…

— Что ты городишь!

— Москвы больше нет. Питером тоже пришлось пожертвовать.

— Ты чо, старик!

— Мы не могли позволить себе раскрыться прежде времени. Выждали, когда идиоты с обеих сторон отстреляются по полной, а потом уже вломили им по самую крышку гроба.

Я с опаской скосился на него:

— Что, война?

— Война.

— Когда успели-то за пару дней?

— Посмотри-ка на часы, паря.

Всё сходится по дате и по всем приметам — уже шла вторая неделя ноября. Пыльная жара сменилась бодрящей прохладой, а пустыня обрела запах предзимней свежести.