— Значит, ты имеет десять классов, — не то утверждая, не то спрашивая, произнес он. — О тогда ты есть образованный человек и должен понимать по-немецки. У вас ведь в городских школах учили немецкий язык, а ты, как я вижу, есть городской житель, — продолжал он в том же духе. — Мне как раз нужен образованный русский молодой человек. Ты, вероятно, голоден? — снова по-немецки произнес он и, не дожидаясь ответа, вынул из стола бутерброд и протянул мне. Отказываться не имело смысла, и я с жадностью принялся уничтожать его.
В этот момент в кабинет вошел посетитель. Он представился как бывший репрессированный Советской властью. Покосился на меня и передал жандарму листок бумаги, но тут же понял, что пришел не вовремя, попятился назад со словами: «Зайду потом», — вышел из кабинета. Гауптман повертел листок и протянул его мне.
— Посмотри, что он там пишет?
С первых же строк стало ясно, что это донос на подпольщиков, случайно обнаруженных этим добровольным сыщиком. Хотя донос был написан по-украински, я успел разобрать адрес явочной квартиры.
От волнения у меня перехватило дыхание, и я не мог вымолвить ни слова. Это не ускользнуло от внимания жандарма.
— Что там написано? Отвечай! — Кое-как я унял волнение и ответил, что не понял содержания, сослался на незнание украинского языка и на неразборчивость почерка. Но жандарм был неглуп. Его добродушие мгновенно улетучилось. Он отобрал листок и сунул его в ящик стола. Смерив меня злобным взглядом, он подошел вплотную... «Сейчас ударит», — подумал я. Но в этот момент пронзительно зазвонил телефон.
По тому, как жандарм вытянулся и побледнел, несколько раз повторил одну и ту же фразу: «Iawohl!»[8], я понял, что он говорит с высоким начальством и случилось что-то из ряда вон выходящее.
Была объявлена тревога. Гауптман покрикивал, отдавал распоряжения. Обо мне временно забыли. Чувствовалось, что здесь жандармы успели привыкнуть к сытой, спокойной жизни вдали от фронта, и эта тревога застала их врасплох. Гауптман со словами: «А с тобой я поговорю по возвращении!» велел запереть меня в карцер. Им оказался обыкновенный чулан здесь же, на втором этаже, с маленьким зарешеченным окошком под самым потолком.
С улицы донесся шум моторов и вскоре все стихло. Нужно было что-то предпринимать, пока жандармы не вернулись.
Но вот в коридоре послышались шаги. Я подпрыгнул, ухватился за решетку окошка, подтянулся и увидел охранника. За ним шла уборщица с ведром и шваброй. Охранник подошел к кабинету начальника, отпер дверь и впустил туда женщину.
Сказал ей, чтобы позвала его, когда закончит уборку. Потом он подошел к двери карцера, подергал ее, убедился, что она заперта, и удалился, стуча каблуками кованых сапог по лестнице. Я тихонько окликнул женщину и попросил напиться. Она подставила скамейку, встала на нее и просунула между прутками решетки кружку с водой. Женщина оказалась словоохотливой. От нее я узнал, что все жандармы вместе с начальником на машине и мотоциклах уехали кого-то ловить, оставили только часового снаружи здания и дежурного унтер-офицера на первом этаже. Женщина принесла кусок хлеба с сыром. В ее действиях и словах чувствовалось желание помочь мне.
Я наскоро подкрепился и принялся расшатывать решетку. Женщина все еще громыхала своей шваброй. Окошко было высоко и действовать приходилось, повиснув на одной руке. После долгих усилий мне удалось оторвать крепление решетки. Надо было спешить, жандармы могли вернуться.
Пока я возился с решеткой, снизу дважды поднимался дежурный проверить, как идет уборка. О его появлении меня предупреждал звук его же шагов.
Сознание того, что теперь смогу найти товарищей, предупредить их о грозящей опасности и даже, может быть, связаться с разведцентром, придавало решимости. Я понимал, что донос, пока его еще не прочли, необходимо уничтожить, а еще лучше захватить с собой.
В тот момент, когда уборщица вышла из кабинета вылить из ведра воду, я ухватился за низ проема, подтянулся, просунул в окошко сначала ноги, потом корпус, прислушался и вылез в коридор. В голове только одна мысль: поскорее выбраться отсюда, пока не вернулся гауптман со своей командой. Каждую минуту снизу мог подняться дежурный унтер-офицер. Внизу у входа — часовой с автоматом. Еще во время допроса я заметил, что окно в кабинете начальника выходит во двор. Дверь в кабинет все еще оставалась открытой. Не мешкая, кинулся к заветному окну. Приоткрыл створку и глянул вниз. Во дворе никого. Под самым окном крыша небольшой пристройки. С нее до земли не более двух метров. Уже хотел занести ногу на подоконник, но вспомнил о доносе. Заставил себя вернуться к письменному столу. Ящик оказался незапертым. Знакомый мне листок лежал сверху. Схватил его, сунул под рубашку и вылез на крышу пристройки. Еще раз убедился, что двор пуст, и соскочил на землю.
Снова прислушался. Все тихо. Затем услышал звук закрываемого окна. Значит, все в порядке. Перелез в соседний двор и вышел на улицу. Смешался с прохожими, прошел еще несколько кварталов, прежде чем решился расспросить, как пройти на нужную улицу.