Синдром удава

Рокот тысячи моторов сливался в единый звенящий звук и с высоты спускался на землю всепоглощающим потоком. Но вот сквозь него пробился едва различимый шелест. В одно мгновение он перешел в сплошной вой и свист. Все бросились в небольшую траншею между бараками. Первая волна бомбардировщиков сбросила зажигательные бомбы — шестигранные стержни, длиной в метр, начиненные фосфорной, самовозгорающейся смесью. Их было такое множество, что они напоминали струи сплошного ливня или града. В нашей траншее прямыми попаданиями ранило несколько человек. Одному, рядом со мной, «зажигалка» угодила в плечо и почти оторвала руку. У другого застряла в пояснице. Горела одежда, горел асфальт, заполыхали бараки и заводские корпуса. Только начали перевязывать раненых, как снова послышался вой, и все кругом затряслось, закачалось и потонуло в страшном грохоте разрывов фугасных бомб и свисте осколков. Взрывом бомбы ближайшая к нам сторожевая вышка была превращена в груду щепы. На других вышках охранников как ветром сдуло. Едва затихли эти разрывы, как снова послышался вой, а точнее, рев, не похожий на обычный звук падавших бомб. Это были так называемые «воздушные мины». Взрывы сопровождались воздушной волной огромной силы. Этой волной были практически сметены остатки пылающих бараков. А в вышине надвигалась новая волна «летающих крепостей». Все кругом было охвачено пламенем. Нестерпимый жар и дым затрудняли дыхание, у людей изо рта и ушей текла кровь. Ничему живому в этом аду не оставалось места. Но это было еще не все. Над морем огня, бушующем на земле, в вышине вдруг появилось пламя. Казалось, теперь вспыхнуло само небо. Огненное покрывало из горящего голубым пламенем жидкого фосфора устремилось вниз, чтобы слиться с огнем на земле. Это было уже за пределом того, что может ощутить и вынести нормальный человек, а потому дальше воспринималось уже как что-то потустороннее, апокалиптическое. Теперь можно было бы сказать: «Я видел конец света».

Удалялся гул моторов, глухо молчали зенитки. Только ревело и неистовствовало вселенское пламя. Ночь и зимняя стужа растопились в этом море огня. Все смешалось — и время года, и время суток... Горели стены траншеи, тлела одежда на еще живых и на трупах.

Карабкаясь по обломкам и телам, я выбрался из траншеи и через догоравшую проходную побрел за пределы несуществующего больше лагеря. В ушах звенело, во рту стоял вкус крови, кашель раздирал грудь. Хотел бежать из этого ада, но вспомнил о товарищах из подрывных групп, об Эрнсте... И вместо того чтобы уйти, ноги сами повернули к горящим заводским цехам. Впереди стояла сплошная стена огня. Асфальт был покрыт слоем застывшего фосфора, который тут же воспламенялся снова, как только его касалась подошва ботинка. Стоило остановиться, и ноги охватывало синеватое пламя. Осторожно продвигаясь вперед, я старался держаться середины проезда, где жар от пылавших по обеим сторонам заводских зданий ощущался слабее.

Хотя бомбардировщики давно улетели, но все еще раздавались взрывы. Никто не боролся с огнем, не видно было ни одной струи воды, ни одного действующего брандспойта. Словно все пересохло в этом мире. Снова подумал об Эрнсте, и тревожное предчувствие захолонуло душу, я ускорил шаги, и вдруг лицо опалило нестерпимо ярким выбросом огня. Чем-то сильно резануло по голове. На левый глаз опустилась красная марлевая пелена — мешала смотреть. Хотел отвести ее в сторону, но понял, что это кровь...

Только под утро, сам не знаю как, дотащился я до дома Гюнтера. Здесь меня ждало ужасное известие... Вместе с подрывной группой погиб Эрнст.

Оборвалась жизнь товарища и друга. Оборвалась вместе с его жизнью моя ненадежная связь с Родиной.

Несколько суток после налета пламя уничтожало то, что не разрушили бомбы. Наш лагерь был также полностью уничтожен. Большая часть людей, запертых в деревянных бараках, погибла. Остальные разбежались. В городе, недавно еще почти не тронутом войной, теперь превращенном в руины, воцарились ужас и хаос. Спасательные команды не успевали откапывать заживо погребенных. Особенно сильными были разрушения от воздушных мин. В отличие от обычных фугасных бомб, эта смертоносная новинка не крошила стены и перекрытия, а опрокидывала целые кварталы многоэтажных домов. И чтобы извлечь людей из подвалов, сначала надо было подорвать огромные куски стен. Чаще всего в подвалах мало кто оставался в живых. Воздушной волной огромной силы разрывало легкие, и люди умирали, захлебываясь собственной кровью.

По городу бродили непривычно растерянные гестаповцы. Искали разбежавшихся из лагерей, допрашивали рабочих, пытались найти виновников вывода из строя противопожарной системы. Оставаться в Эссене значило подвергать риску тех, кто помогал мне. Да и делать здесь больше было нечего. Военная промышленность Круппа практически прекратила свое существование.

В штабе подпольщиков решали куда меня лучше перебросить, во Францию или Австрию[9].