Синдром удава

В конце длинного коридора постучал в массивную дверь. Ответа не последовало. Надавил на ручку — дверь легко и бесшумно отворилась. Я оказался в просторной полутемной прихожей с тяжелыми портьерами. Стал искать дверь, запутался в складках ткани и уже хотел вернуться обратно, но чей-то голос назвал меня по фамилии и пригласил войти в дверь, которая оказалась за портьерой. Похоже, что за мной и здесь скрытно наблюдали.

Кабинет, куда я вошел, был огромен, и человек за массивным письменным столом показался маленьким и тщедушным. Кроме него, в кабинете никого не было. Дневной свет почти не проникал сквозь зашторенные окна, и только на столе ярко светила настольная лампа. Я сел в указанное мне кресло, свет лампы, отраженный рефлектором, ударил в лицо. И обстановка, и человек со сверлящим взглядом, его непринужденные манеры, холодная улыбка и вкрадчивый голос подсказали, что на этот раз предо мной был серьезный противник.

Вероятность такой встречи не была неожиданностью, особенно когда заметил за собой слежку.

Внешне хозяин кабинета скорее напоминал чиновника, чем военного. Он был в несколько старомодном черном костюме. В свете настольной лампы его совершенно лысый череп тускло отсвечивал желтизной. Задавая вопрос, чиновник слегка привставал с кресла, опирался о крышку стола длинными костлявыми руками с разведенными в стороны локтями и очень напоминал паука, готового ринуться на свою жертву.

— Для начала, господин Витвер, расскажите подробно о себе.

Я стал рассказывать биографию по заученной легенде, слегка растягивая слова. Делал паузы между фразами и морщил лоб. При этом, как бы по привычке, иногда касался пальцами шрама на го-і лове. Этот жест, как я и рассчитывал, не остался незамеченным. Чиновник осведомился о ранении и поинтересовался, не отразилось ли оно на памяти? Я ответил, что некоторые, особенно фронтовые, моменты совершенно выпали из памяти и что раньше таких провалов не было. Чиновник часто прерывал меня, уточнял детали. Иногда он просил повторить уже рассказанные места биографии, требовал новых уточнений. Сами по себе повторения, в пределах заученной легенды, меня не затрудняли, но уточнения, не предусмотренные ею, таили в себе двойную опасность. Во-первых, они не были увязаны с действительностью, во-вторых, возвращаясь к ранее рассказанному, я мог запутаться в придуманных уже во время рассказа данных. Сам допрашивающий, судя по всему, обладал отличной памятью. Сначала его корректный, спокойный тон и то, что он был австрийцем, о чем свидетельствовал его венский диалект, несколько приободрили меня, но вскоре стало ясно, что этому неказистому на вид человеку незачем было повышать голос и прибегать к угрозам. Его сила была в уме и опыте. Чиновник был уверен в своей победе как профессионал над любителем. Чтобы не попасть в западню, я старался все, что не входило в легенду, отнести к провалам в памяти. Но объем придуманного становился все больше и больше. Все это уже трудно было удержать в голове. У меня действительно начало стучать в висках и было такое ощущение, что голова переполнилась всеми этими подробностями и уточнениями. Я должен был одновременно мыслить в двух направлениях. Придумывать ответы на вопросы чиновника и в то же время предугадывать очередной выпад, чтобы не дать застигнуть себя врасплох. Сперва эта раздвоенность мешала мне сосредоточиться, но вскоре я как бы заставил раздельно работать полушария мозга. В то время как одно вело смысловой бой, другое — анализировало ситуацию, помогало избегать расставленные ловушки. Позже, как ни старался, так и не смог восстановить в себе эту способность, возникшую в минуту крайней опасности. Именно это второе мышление подсказало мне, что у контрразведки нет конкретных улик, и весь расчет строился на том, что если я не тот, за кого себя выдаю, то при умелом допросе допущу оплошность.

Такое открытие меня несколько ободрило, и я даже позволил себе немного поиграть со своим собеседником. Увел беседу в сторону, в область архитектуры и искусства. Этим дал себе некоторую передышку, но, видимо, переборщил. Чиновник прервал меня и заявил, что хотя рассказанная мною биография выглядит складно, но в произношении отдельных слов и построении фраз проглядывает иностранный акцент...

— Чем вы, господин Витвер, объясните это? Может быть, немецкий не является вашим родным языком, а свободное владение им — заслуга умелых наставников в Лондоне или Москве? — спросил чиновник.

Я не отреагировал на вопрос и высказал неудовольствие тем, что меня все время перебивают и не дают рассказать все по порядку.