Синдром веселья Плуготаренко

Плуготаренко тут же начал готовиться к встречи с Ивашовой. Помылся в ванной, тщательно побрился перед зеркалом там же. Не забыл про дезодорант. Надел выходное: ядовито-черные свои треники с лампасами, новые белые кроссовки, новую белую майку с коротким рукавом. В комнате смотрел на себя, опять поворачивался с коляской перед зеркалом. Вообще-то натуральный баклан длинноносый, но – ладно.

До конца работы Натальи оставалось ещё целых три часа, однако сидеть дома и ждать Плуг не мог. Двигаться надо!

Он выкатил из подъезда, выхватил у Мякишевой сына её Кольку и погнал с ним на стадион «Авангард». Сделать пока несколько снимков. Радостный Колька тарахтел, дергал палки вместе с дядей Юрой. Солнце летело меж деревьями, казалось, тоже брызгалось слюнями вместе с Колькой.

С двумя стаканчиками мороженого фотограф усадил Кольку на первый ряд невысокой трибуны. Рядом с толстой дамой и девчонкой под одним зонтом. Колька тут же отдал один стаканчик девчонке. Получалось – познакомился с ней. Дама же вдруг побурела вся и закричала в поле: «Дави его, Замков! Дави! Прессингуй!»

Фабричные футболисты картонажки бегали как пацаны – кучно, воплясто. Всё время останавливались, спорили, шли друг на друга в натырку. Судья подбегал, протезно взмахивал рукой, свистел, растаскивал. И вновь бежал вперёд, оставив за собой штрафной на продолжение.

Как попросили на картонажке, фотограф снимал сначала общий план игры. Гонял по беговой дорожке вдоль поля вместе с движущейся лавой футболистов. То к одним воротам, то к противоположным. Только успевал нажимать на затвор. Заодно сумел снять пару свалок у обоих ворот, где трудно было понять что-либо – где мяч и где чьи футболисты.

Наконец выбрал позицию у одних из ворот, неподалёку от штанги. Стал ждать момента главного. Когда забьют гол. Надеясь момент этот схватить.

Вместо ворот, мяч ударил прямо в лицо – Плуг чуть не опрокинулся с коляской. Однако потряс головой и заехал за сеть ворот. Скрылся за ней. Защитился.

Вратарь с большими кожаными лапами всё время растопыривался, загораживал обзор, только мешал. Плуготаренко сдвигался с камерой то вправо от него, то влево.

Наконец, после крепкого удара Замкова метров с двадцати – мяч полетел к воротам. Как в замедленной съёмке мяч приближался. Казалось, неимоверно увеличивался в размерах. Пролетел мимо разинувшегося вратаря и взметнул собой, как земным шаром, сеть ворот, опять звезданув фотографа по сопатке.

На этот раз Плугатаренку трясли, приводили в чувство. «Ничего, ничего, – говорил фотокорреспондент, опустив голову. Однако боевого фотоаппарата из рук не выпускал: – Всё нормально!»

Дама с зонтом, девчонкой и Колькой сопровождала его с поля как героя. Потом подсадила в коляску Кольку. И инвалид погнал с пацанёнком домой. Срочно проявлять отснятую плёнку.

3

Уже без мальчишки в половине седьмого он ездил вдоль здания почты. Хотя и с толстой сизой щекой, но довольный: он сумел сделать снимок, какой до него, возможно, не сделал никто – мяч размером с земной шар, взметнувший сеть ворот, и удивлённого вратаря размером с таракана.

Ровно в семь, после резкого звонка внутри, начали появляться на крыльце работницы почты.

Проходя мимо инвалида в коляске, они перемигивались и хихикали. Они уже знали из донесений Банновой, что происходит между ним и Ивашовой.

Солнечный Плуготаренко смеялся, со всеми здоровался. Как будто он уже муж Натальи и встречает её после работы.

Однако шустряк, посмеивались разведёнки.

Ивашова, увидев в решетчатом окне инвалида с коляской – раскрыла рот. Инвалид смеялся. Инвалид, что называется, расшаркивался перед её товарками. С раздутой щекой, как с баллоном.

На улицу не шла. Тянула до последнего. За столом как будто голубей принималась гонять. Уже разложенные ею письма, вдруг будто сами начинали перелетать из ящика в ящик. Снова. Во второй раз.

Пятидесятилетняя бухгалтер-кассир Шорникова играла на калькуляторе, сверяя цифры в ведомости. Ждала инкассаторов. Поглядывала на часы. Сторож Михеич тоже ждал, для вида развернув газету. Он хотел поскорей закрыться и дёрнуть, наконец, сотку. Натрясти её в стакан из чекушки. А потом уж сидеть, смотреть в окно, курить и вспоминать всю свою жизнь непутёвую.

Подъехал уазик, и мимо Плуготаренко быстро прошли два лихих парня с кобурами на боках и свёрнутыми брезентовыми мешками для инкассации. Так. Понятно: Наталья помогает кассиру управиться с деньгами. Сейчас должна выйти.

Всё так же профессионально быстро, как ветры, опять прошли парни с кобурами и инкассацией. Теперь к машине. И машина сразу уехала.

Шорниковой нужно было совсем в другую сторону, однако во все глаза смотрела на размахивающего руками инвалида с запухшей сизой щекой. А тот рассказывал, а тот заливался.

Шорникова поворачивалась к Наталье: смотри-ка – заехали в клаву на стадионе, а какой весёлый! И снова с улыбкой смотрела на инвалида с распухшей щекой.

Ивашова мяла руки, не знала, что делать, как выйти живой из этой невыносимой мизансцены.

Вдруг сказала Плуготаренке. Сказала с досадой. Как мужу:

– Юра, тебя оставить одного нельзя! Даже на один час! Юра!