Синдром веселья Плуготаренко

Летел под фонарями на Льва Толстого.

Как только переехал через порог – женщина обняла, прижала его голову к груди.

Это была была фантастика! Счастье!

3

Вагон дёрнулся, поехал. На ночном перроне как нищие оставались светить для самих себя станционные фонари. С дощатым вокзальчиком за спиной и с палкой флажка в руке проплыл железнодорожник в фуражке и душегрейке. С летящими снежинками протянуло заблудившуюся оглядывающуюся собаку. Перрон оборвался, и поезд, стуча словно бы на месте, начал вязнуть в заснеженной темноте.

Михаил Янович увёл взгляд от окна.

В притемнённом купе смотрел на жестоко храпящего старика, борода которого вздымалась как дым. Покачивался с вагоном, доставал платок, вытирал глаза. Вновь слушал бомбящий храп. Вздыхал…

Циля Исааковна упала на лестнице. На площадке между третьим и четвёртым этажами. Разбился, хлынул кефир, три-четыре апельсина поскакали по лестнице вниз.

Михаил Янович в это время за столом в комнате писал.

Когда раздался звонок – удивился: мать всегда открывала дверь своим ключом.

Открыв, попятился от двери – двое мужчин натужно потащили в квартиру Цилю Исааковну, в пальто будто в мешке.

Остановились, удерживая ношу на весу. Cпросили у сына:

– Куда?

Но сын онемел. Вытаращенными глазами смотрел на сливовое лицо матери. На съехавшее лицо будто пьяной женщины.

Повернулся к Анне Тарасовне. Та, оттолкнув его, распахнула дверь в спальню: сюда!

Цилю Исааковну протащили и положили на диван сына.

Точно грузчики, выполнившие работу, мужчины хмуро пошли на выход.

Михаил Янович разучился говорить. Хотел что-то им сказать, остановить. Вдруг ноги его подкосились, и он свалился на пол, сдёрнув со стола скатерть.

– Миша! Миша! – хлопали его по щекам. – Очнись! Скорую надо. Срочно беги ко мне. Вызывай!

Михаил Янович сел.

Как сам гремел с лестницы, прежде чем схватить телефонную трубку Анны Тарасовны – не помнил.

Сидел на краю дивана, не спускал с лица матери глаз. Казалось, что мать еле-еле дышит. Но приехавший врач «скорой» сразу склонился, что-то потрогал у матери на шее. Потом распрямился и сказал: «Умерла». И, не обращая внимания на завывшего сына, сел писать какую-то бумагу…

Вагон всё время дёргали, словно будили, не давали спать. Старик на время прерывал храп. И вновь разражался.

Михаил Янович по-прежнему сидел у окна.

Под темнотой ползли заснеженные сизые поля. Мигали огоньки украинских деревенек. В стакане колотилась чайная ложка. В темноте всё возникало и возникало сливовое лицо матери, уткнутое самоё в себя.

Михаил Янович опять доставал платок, вытирал глаза, сморкался.

Как разъяснили ему потом на русских поминках в кафе, у матери была тромбоэмболия. Оторвался тромб. В легочной артерии. Мгновенная смерть. «Спасибо! Спасибо!» – рыдал он как бегемот, уводимый от всех Коткиным и его женой.

Сейчас было немножко стыдно. Такая несдержанность. Совсем не мужская…

В высоченном Киевском вокзале в Москве попрощался с храпливым стариком. Крепко пожал ему руку. Пошёл к высоким квадратным часам и встал под ними в очередь к нужной кассе. До Города оставалось ехать ещё двенадцать часов.

Из-за стекла назвали сумму за билет. Приготовленных в руке денег не хватило. Начал торопливо расстёгиваться, искать деньги Анны Тарасовны. Да что же это такое! Ни там ни тут. Снова искал по всем карманам.

– Долго вы? – поталкивали в спину, в рюкзак.

Нашёл, наконец, деньги Анны Тарасовны! Ещё в Украине обмененные на русские рубли. Начал развязывать узелок на платке. Зубами старался, зубами.

– Вот баба! Честное словно! – не унимался мужичонка за спиной.

Готлиф совал, совал деньги за стекло:

– Вот, вот, пожалуйста.

Вышел из очереди – весь рассупоненный как кучер. Взмахнул билетом и деньгами:

– Дальше едем!

4

В тот вечер звонок в прихожей раздался около восьми. Татьяна кормила Славика в комнате. Алексей Сергеевич трещал у себя на машинке.

– Алексей, открой! Наталья, наверное.

Круглов пошёл.

Однако на площадке стоял совершенно не знакомый, странно одетый мужчина.

Был он в форменном синем пальто с золотыми пуговицами, в шапке с завязанными ушами. А на ногах серые валенки с наплывами брюк. Интересны субъект. Почтового или железнодорожного ведомства.

– Простите, здесь раньше жила Ивашова Наталья Фёдоровна, – полувопросительно спросил мужчина.

– Правильно – жила, – согласился Круглов. – Пройдите, пожалуйста. Я дам вам адрес.

Круглов на тумбочке в прихожей стал писать.

Готлиф поздоровался с женщиной, кормящей ребёнка. Та кивнула. Затем её как-то воздушно подняло и перенесло с ребёнком куда-то в глубь квартиры:

– Алексей, можно тебя на минуту?

– Извините.

Круглов пошёл к жене.

Вскоре вернулся. Стал надевать пальто:

– Я вас провожу. Знаете, ночь. Долго будете искать нужный дом. Номера, как правило, у нас тёмные по ночам. Не освещены.

Шли на Льва Толстого. Готлиф говорил, кто он такой, откуда, зачем приехал в Город. Торопливо объяснял:

– …Понимаете, Наталья Фёдоровна моя давняя добрая знакомая. Мы с ней вместе читали книги в библиотеке. И вот, как говорится, будучи проездом в вашем городе, я решил навестить её…

Мужчина шёл, молчал.

– Простите, а она не замужем?