Синдром Вильямса

Настя смотрела на кровь, растекшуюся вокруг Матвея, и ее взгляд снова делался пустым и стеклянным. Ладно, начнем сначала. По одному предмету за раз.

— Здесь на столах были маркеры, найди один и дай мне.

Настя кивнула и посмотрела на стол, потом наклонилась, пошарила на полу и протянула мне толстый черный маркер с синей надписью Infinite Line. Да уж, бесконечная линия, это точно.

— Сколько времени?

Настя вынула из кармана телефон, открыла крышку:

— Семнадцать сорок пять.

Я написала на лбу Матвея эти цифры: 17:45. Оттирать будет долго, если выживет. Но если выживет, скажет спасибо. Некоторые пишут на руке, но это не всегда работает, иногда кровь смывает надпись. Бумага — тем более ненадежно. Теряется, рвется, промокает. А не написать — еще хуже. Правда, я понимала, что каждое мое прикосновение еще сильнее связывает его со мной. И если даже он не знает, кто я, он будет искать встречи со мной. И нет никакой гарантии, что ему снова не захочется прикосновений… или чего-то еще.

— Так, теперь звони в скорую, — скомандовала я Насте.

Настя набрала номер и снова посмотрела на меня.

— Я не знаю, что говорить, — растерянно сказала она и в глазах ее стояли слезы. — Его спасут?

— Да, если мы все будем делать правильно. Дай сюда телефон. А теперь проберись на кухню. Знаю, что невозможно, но ты постарайся. Набери в кувшин теплой воды, литр. И раствори столовую ложку соли. И неси сюда.

Настя кивнула. Я снова поймала ее взгляд, ее невинные чистые глаза.

— Настя, это очень важно. Я не знаю, как ты это сделаешь, но от этого зависит жизнь Матвея.

— Я сейчас, — сказала Настя, врезаясь в остатки толпы у выхода. Наверное, девочка была очень хорошим секретарем.

В телефоне длинные гудки сменились сначала проигрышем, потом механический голос сообщил, что в целях безопасности наш разговор записывается и только потом я услышала усталый женский голос.

— Оператор номер семнадцать, Ольга, я слушаю. Что у вас случилось.

— У нас обрушился потолок. На человека. Разрыв артерии. Десять минут назад.

— Адрес, — меланхолично спросила женщина на том конце провода.

Я четко и внятно назвала адрес.

— Ваш контактный телефон?

— Зачем? — рявкнула я.

— Мы должны проверить, что это не ложный вызов.

— Какой ложный вызов? — заорала я так, что обернулись даже те, кто еще не успел выйти. — Здесь человек истекает кровью! Пока вы будете перезванивать, он умрет! Вы знаете, что такое разрыв артерии?

— Ждите, скорая подъедет через тридцать минут…

— Через тридцать минут здесь будет труп, вы не понимаете?

— К вам сложно доехать, пробки на кольце.

— В воздухе тоже пробки? Вертолет, я знаю, у вас есть вертолеты…

— Вертолеты для экстренных случаев…

— В здании обрушение потолка. У человека разрыв артерии и переломы. Какой еще должен быть экстренный случай? Пожалуйста, высылайте вертолет. Каждый ваш вопрос — это триста кубиков потерянной крови… — я не знала. что еще ей сказать. — Мы тут по колено в его крови, он без сознания, и я понятия не имею сколько еще ребер у него сломано. Какие еще тяжелые случаи вам нужны?

— Отправляю бригаду, ждите, — ответила она и отключилась.

Я бросила телефон на стол и посмотрела на Матвея. Он выглядел совсем плохо. Побледнел и начал потеть. Плохая фаза.

— Кажется, это вена, а не артерия, — сказал кто-то тихо рядом со мной. — И мы не стоим по колено в крови.

Я обернулась. Вход опустел. Но рядом со мной стояли три человека. Оказалось, сбежали не все. Они смотрели на меня как-то странно. Видимо, не ожидали от меня такой бури. Но они не видели, как умирают от потери крови, а я видела.

— Вы готовы везти его в больницу? — спросила я. — Везти в лифте, стоять в пробках? Не думаю, что сейчас в городе массовое обрушение потолков и есть случаи более срочные. И у них наверняка не один вертолет.

— Может, хотя бы вынести его отсюда? — спросил один из оставшихся мужчин.

Я посмотрела на потолок и покачала головой. Пусть выносят санитары. Потолок больше не прогнулся. Из-за рухнувшего светильника было темновато, свет проникал только через окна. Надеюсь, врачи прибудут раньше, чем наступят сумерки.

Матвей дышал быстро и неглубоко. Плохо. Я сняла жакет, свернула и засунула импровизированную подушку ему под голову.

Вбежала Настя. И когда я объяснила, что мальчика нужно поить, она как-то очевидно засмущалась.

— Что ты стоишь? — рявкнула я уже на нее. — Давай. У меня руки в крови.

— Но он же без сознания, — прошептала Настя, — в обмороке человек не может глотать…

— Значит, сейчас будет в сознании.

Я все понимала. И даже то, что исправить последствия потом будет очень тяжело, может быть, даже невозможно. Но понимала я и другое — промедление может стоить жизни. Я приподняла голову Матвея одной рукой. Вторую положила ему на шею. Нащупала нужную точку. Нажала. Матвей открыл глаза. Пришлось наклониться, чтобы он увидел меня.

— Скорая уже едет. У тебя травма. Лежи и не шевелись, но тебе нужно пить. Много. Поэтому глотай и не сопротивляйся.

Говоря откровенно, он и не смог бы сопротивляться, но мне нужно было сказать это вслух, чтобы услышали остальные.

— Хорошо.