— Ну, ей лет-то много, неудобно.
— Неудобно памперсы через голову надевать. А не поела — и хорошо, памперс дольше послужит, менять лишний раз не придется. Кстати, она ведь совсем недавно ходячая была, да шустро так по коридору двигалась, а вот, поди ты, улеглась. Это после пожара с ней такое приключилось.
— А до пожара она была ходячей?
— Бегающей!
— Ты ничего не путаешь?
— Я тут пять лет на посту, мимо меня муха не пролетит, не то что бабка не прошмыгнет. Это Нинка-коза дежурила в ту ночь, когда пожар был, недоглядела за стариками, спала, как всегда, в подсобке. Ну ты уж меня не сдавай, про это никто не знает, это Нинка мне от страха рассказала, а потом попросила молчать. А то выгонит ее Антонина, как пить дать выгонит, а куда ей одной с маленьким ребенком деваться?
— Я — могила, не переживай.
— Да мне что, это пусть Нинка переживает. Я в ночь редко дежурю, только разве что на подмене. Старики ведь и ночью покоя не дают, то по десять раз в туалет ходят, то пьют, то с разговорами пристают. Я кофе всегда крепкий с собой беру, и проблем нет — сна ни в одном глазу.
— Странно, что пожар случился, непонятно.
— Да все тут понятно, мы каждый день как на передовой, бабки знаешь тут что отмачивают, только держись! Вот та, что в огне задохнулась, Паша, очень высокомерная была, как будто одолжение делала всем нам, что жила здесь. Антонину Тонькой называла, я даже подумала: может, они были знакомы, но старуха сказала, что нет. Резкая бабка была, скажет, как отрежет. В третьей палате дед лежит, когда-то был большим начальником, но неудачно нырнул в воду, когда купался. Перелом шейного позвонка. Говорит, первый месяц жена и друзья ходили в больницу, поддерживали, а потом как исчезли все. Вот у нас тут год живет, не может шевелиться.
— А как эта Паша в ночь пожара в дальнем коридоре оказалась? Ведь если бы она в палате лежала, то ничего бы не случилось. Глафира Сергеевна вон жива.
— Да черт их знает, этих бабок! Я не разрешаю по ночам шариться, всех лежать заставляю. Не гуляют они у меня по коридорам, туалеты у многих в палате. А Нинка — добрая душа, вот на ней и ездят все почем зря.
— Кристя, я все-таки Глафире Сергеевне скажу, что врача ждать не надо, а то я ей обещала.
— Ну, будто помнит она про твое обещание! Я вот десять минут назад в четвертой палате укол бабке делала, захожу в эту же палату уже к другой со шприцем, а моя «уколотая» так мне капризно и говорит: а мне когда укол будете ставить? Я говорю, только тебя уколола, а она мне — нет, не было укола, ставьте немедленно, а то жаловаться буду. А жаловаться надо на себя, на свою башку бестолковую.
Глафира Сергеевна смотрела в потолок, в ее взгляде было равнодушие.
— Глафира Сергеевна, мне сказали, что нет смысла к вам стоматолога вызывать, нет у вас зубов, все выдернули. Подумайте, у вас точно зубы болят или нет?
— Раз нет зубов, значит, и болеть нечему, — покорно согласилась женщина.
— Мне настроение ваше не нравится, честное слово!
— Какое тут настроение, когда лежишь и смерти ждешь.
— Мне Кристина сказала, что еще недавно вы по коридору бегали.
— Врет твоя Кристина.
— Да зачем же ей врать? Вы просто забыли, наверное, об этом?
— Ты что думаешь, я дура? — Старая женщина хитро прищурилась. — Я тут умнее многих. Не бегала я никогда, лежачая я. Еду ты мне сюда сегодня приносила? Про зубного ты мне говорила, обещала на четверг меня записать?
— Я, — растерянно сказала Юлька.
— Вот видишь, значит, я в своем уме.
Догадка, которая Юлю внезапно пронзила, сначала никак не укладывалась в сознании и казалась дикой, но единственно верной.
— Глафира Сергеевна, вы просто не хотите выходить из палаты?
Глафира замолчала, и Юлька словно уткнулась опять в темный и безжизненный экран человеческого «я».
— Не хочу выходить. Нельзя мне отсюда выходить, — словно выдавила Юшкова.
— Почему?
— Убьют меня, — зашептала Глафира. — Пашу вон убили, и меня убьют.
Глава 13
Любовь — что зеркало: разобьешь — не склеишь.
Утром Надя Метеля решила, что именно сегодня она сделает важный для себя звонок в дом престарелых. Юля Сорнева не остановится, есть у нее такое журналистское качество. Надежда успокаивала себя тем, что нет такого человека, который бы никогда в жизни не поддавался искушению. Она поддалась, женщины — слабые создания. Вот и теперь проявила она слабость, мучается от любви, читая письма из своей интернет-почты. Да разве может быть что-то серьезное с заморским красавцем, но так хочется верить в невероятное, да и невозможно устоять, когда читаешь эти обжигающие слова любви.