Синдром звездочета

– Так вот, меня сильно приподбешивает: все вокруг определяют положение самых разных дел словами «то, что сейчас происходит». Можно же прямо сказать, о чем речь! Но нет! И люди, и поводы для высказываний – самые разные, а выражение одно и то же! «Вы же понимаете, то, что сейчас происходит…» – И многозначительная пауза, выразительный взгляд…

– Это вы о чем – из того, что сейчас происходит? – простодушно спросила верстальщица Элла.

Я поспешила нарушить образовавшуюся многозначительную паузу, которая вполне могла закончиться взрывом багровеющей Маргариты, посоветовав:

– А вы мысленно заменяйте это неопределенное выражение каким-нибудь выразительным емким словом. Да хотя бы и неприличным.

– О? – Маргарита приподняла красивые брови.

– Попробуйте, смелее, – подбодрила ее я. – Ахматова же говорила: для нас, филологов, нет запретных слов.

В коридоре вновь материализовался кудрявый дизайнер. Заинтересованно прислушиваясь к нашему разговору, он застенчиво подсказал подходящее слово.

Маргарита вернула на место брови и проартикулировала – сначала осторожно, потом более уверенно – и с приятным удивлением признала:

– Кажется, помогает!

– А то! Всегда так делаю, – удовлетворенно кивнула я.

– Да? А если то, что происходит, не настолько масштабно, чтобы употреблять это слово?

– Тогда употребляйте другое. – Я предложила вариант помягче.

– А если, наоборот, размах трагедии слишком велик?

Я задумалась. Коллеги ждали ответа.

– Тогда добавляйте к тому слову определение «экзистенциальный», – решила я. – Будет масштабнее некуда.

– Гениально, – прошептала Маргарита. – Большое спасибо вам с Ахматовой. Однажды это может спасти меня от нервного срыва.

– Всегда пожалуйста, – кивнула я и встала из-за стола, чтобы выйти из офиса с затрезвонившим телефоном.

Звонила Ирка, значит, разговор предстоял не деловой, а посвящать новых коллег в свои личные дела я не собиралась. И так уже щедро поделилась с ними самым дорогим, открыв сокровищницу русского графоманского слова.

Я вышла на лестницу, но сообразила, что гулкое эхо в шахте разнесет мой голос по всем этажам, и побежала по ступенькам вниз, бросив в трубку:

– Минутку, я уединюсь.

Подруга терпеливо дождалась окончания долгой барабанной дроби моих шагов, но потом все-таки ворчливо спросила:

– А лифтом ты принципиально не пользуешься? Фигуру бережешь?

– Не сыпь мне соль на все раны разом, – вздохнула я, ныряя в укромную нишу с удобным креслом. – Нет в нашей башне лифта! Нужно ножками, ножками… А поскольку ножками неохота, придется с утра до вечера сидеть на одном месте, что фигуре точно не пойдет на пользу… Зачем звонишь-то?

– Я забыла спросить, как у вас там с кормушками, есть где пообедать? Если нет, я могу тебе что-нибудь доставить, или выскакивай к КПП, я подъеду, сгоняем куда-нибудь.

– Спасибо тебе за заботу, дорогая! – растрогалась я. – Сгонять никуда не успеем, у меня обеденный перерыв всего полчаса, но тут есть столовая и кафетерий, так что от голода не умру.

– А от чего умрешь? – не успокоилась подруга.

– От скуки, – вздохнула я. – Или от переутомления.

– Но-но! Ты держись там! Назвалась груздем, устраивайся в кузове поудобнее! Я ближе к вечеру еще позвоню.

Мы закончили разговор, и я спрятала смартфон в карман, но сначала посмотрела, который час. До обеденного перерыва оставалось всего пятнадцать минут. Я решила, что подниматься в башню нет смысла, и пошла искать, как Ирка выразилась, кормушку.

Это было правильное решение: я успела к раздаче до того, как набежали другие голодные, и раздобыла пропитание без очереди.

Еда мне понравилась, цены – не очень. В мои времена в студенческой столовой можно было поесть за копейки, а теперешний скромный обед обошелся в полтыщи рублей. Дороговато, с учетом невеликой редакторской зарплаты. Придется носить еду с собой в контейнере, как, наверное, делают мои коллеги – никого из них я в красивом кафетерии не увидела.

Обед мой не был плотным и не занял много времени. «Добивая» остаток времени до конца законного перерыва, я прогулялась по первому этажу, изучая обстановку. Утром, боясь опоздать, пролетела сквозь холл, как девочка Элли, подхваченная ураганом, и не успела толком осмотреться.

Иркина утренняя шутка про помесь свечного заводика с мавританским домовладением определенно была оправданна. Изнутри здание тоже выглядело гибридным – отчасти дворец, отчасти выставка достижений народного хозяйства.

Две стены на входе сплошь покрывали плазменные панели, расположенные встык, квадратно-гнездовым способом. На них сменялись красивые картинки – парадные виды Санкт-Петербурга, благостные лица университетских профессоров, открытки с виньетками и текстами поздравлений с личными праздниками и производственными успехами. За видеостенами тянулся гардероб, за ним – кафетерий со стеклянными витринами и кулинарными шедеврами. В холле было шумно, людно, вкусно пахло кофе и выпечкой. Мраморные полы блистали, хрустальные люстры сияли. В огромных зеркалах отражались студенты в джинсах и кроссовках (я им позавидовала). Эклектика!