Маленьким тигром враги прозвали Дюмурье за малый рост и энергичный характер. Вообще, этот генерал был одним из самых странных людей, которые поднялись на гребне революции. Он воевал в Семилетней войне, где получил 22 ранения, позже отличился на Корсике, а затем его понесло сражаться в Польшу, где он ухитрился схлестнуться с Суворовым и потерпел от него поражение. Между заварушками Дюмурье занимался деликатными миссиями, как тогда именовали шпионские поручения, и постоянно впутывался в истории, из-за которых периодически попадал в крепость. Все знали, что он интриган, распутник и
– Если он тигр, то вы лев, – тотчас же нашелся искушенный в лести адъютант. – Значит, вы сильнее, ваша светлость.
В дверь постучали. Вошел придворный и, отвесив церемонный поклон, сообщил герцогу, что его величество прусский король был бы весьма рад видеть у себя главнокомандующего, чтобы тот доложил ему обстановку.
– Хорошо, граф, – ответил герцог. – Передайте его величеству, что я скоро буду.
Придворный удалился. Вернулся Георг с сообщением, что полковника Браницкого дома нет и неизвестно, где он обретается. Его денщика на месте тоже нет, зато Георг узнал, как зовут лучшего в округе зубодера, и если его светлости будет угодно…
– Нет, – огрызнулся глава армии в 74 тысячи человек и без пяти минут властелин Франции, – не надо мне никакого зубодера! У меня и так немного зубов осталось, пусть хоть эти мне послужат!
– Как будет угодно вашей светлости, – поклонился Георг. – Сказывают, что этот Сибулетт – просто кудесник. Зубы вынимает, как косточки из вишен, раз – и нету.
Герцог тихо застонал и схватился за сочинение Цезаря. Однако Георг, за много лет прекрасно изучивший привычки своего господина, успел скрыться за дверью аккурат за секунду до того, как в нее ударил тяжелый том.
В самом скверном расположении духа герцог вышел из дома, собираясь отправиться к королю. Верный Людвиг семенил сзади. Однако не успел герцог сделать и десятка шагов, как перед ним возникла женская фигура.
– Ваша светлость!
Герцог бросил на нее взгляд – и закоченел на месте, боясь шелохнуться от ужаса.
Глава 2
Герцог Брауншвейгский стал главнокомандующим не потому, что носил громкий титул. До того как судьба привела его в Верден, он много воевал и имел случай не раз доказать свою храбрость. Это был человек, закаленный в боях и, уж во всяком случае, привыкший смотреть в лицо опасности. Казалось бы, ничто не могло его испугать.
И тем не менее в это пасмурное сентябрьское утро герцог испытал настоящий ужас. Ни Дюмурье с его армией, ни потоп, ни чума не сумели бы оказать такое воздействие, какое произвело появление этой особы. Ибо она была крупная, высокая, дородная – и феерически некрасивая. Длинное лошадиное лицо усеяно бородавками, причем одна примостилась на кончике носа. Само лицо удачно выражало угрюмую замкнутость вкупе с совершенно неженской свирепостью. Громадный стан незнакомки был схвачен в темное платье с покушением на моду, которое, однако же, наводило присутствующих на мысли о бочках и прочих далеких от моды предметах. Жидкие русые волосы были подняты кверху и забраны в сложную прическу. На вид обладательнице всего этого великолепия было не меньше 30 лет (хотя на самом деле не так давно сравнялось 24).
– Что вам угодно, сударыня? – пролепетал герцог.
Монументальная особа сделала попытку улыбнуться. Лучше бы она этого не делала.
– Мы ищем господина Браницкого, – сказала она, и платье угрожающе кракнуло. – Здесь такое странное место, никто ничего не может сказать толком. Где он?
«Так это его жена? – ужаснулся герцог. – Боже мой!»
Таким образом, все получало свое объяснение: и фройляйн Луиза, которую Браницкий всюду таскал с собой под видом денщика, и то, почему этот польский gentilhomme[2] отправился добровольцем на войну с Францией. Если бы герцогу выпало несчастье иметь такую жену, он бы сам бежал от нее за тридевять земель. Душа его преисполнилась сочувствием к подчиненному.
И тут совершенно неожиданно показалось солнце. Собственно говоря, оно так и осталось за низко нависшими тучами, просто из-за спины монументальной особы вышла прехорошенькая молодая женщина с зелеными глазами и сделала очаровательный реверанс.
Герцог Брауншвейгский приосанился.
Герцог Брауншвейгский ожил.
И, что было поразительнее всего, у него даже перестал болеть зуб. Положительно, если красота неспособна спасти мир, то ей все-таки дано спасти хотя бы часть этого мира.