Синее око

— Брось, Георгий, — сказал Кремер, — ты же сам понимаешь, что не прав. Еще проповедовал, нужно себя держать, говорил. Вот так вот держать... — Кремер сжал и поднял кулак, костлявый, кожа тонка, лоснится и розовеет от старости. Поглядел на кулак будто с любопытством, будто позабыл о своем соседе Гошке, и уронил...

Георгий молчал километр, потом двинул чепчик с бровей повыше.

— Виктор Викторович, завернем на Короновку, я там знаю одно местечко, саранки нарвем, свезем Валентине Ильиничне.

— На обратном пути.

Кремеру не хотелось сейчас разговаривать. Не первый сезон возил его здесь Георгий. Хороший шофер, горячий, но не зарвется. Машину знает. И цену себе. Гордый парень и добрый, потому что силы много.

— Давай, Гоша, сначала в Падун заедем. А потом на эстакаду.

— Давайте. Только бы на архангела не нарваться. Таратайка у нас фестивальная. Не машина — ансамбль свиста и пляски.

Кремер любил шофера Гошку. Хорошо сидеть с ним рядом. Весь он прочный, этот мужик из Заярска, готовый жилой домина! Жить в таком доме — с достаточным хлебом и мясом и овощем, с приемником на тумбе в красном углу, с моторной лодкой под ангарским берегом, со скорой улыбкой, с лукавым почетом в соседских домах, с воскресным загулом и понедельничным хозяйским усердием.

«Заярску скоро хана́, — подумал Кремер, — тоже море будет...»

Он поглядел сбоку на шофера, увидел короткую шею, тяжелое плечо обтянуто фланелевой лыжной кофтой, а глаз утренний, чуть подсиненный.

...Въехали в только что поставленный город Комсомольск. Стены еще не успели обветриться на юру — сосновая косточка. Они белели высоко, в три этажа. Домов было много, близко к дороге и вглубь. Люди еще не въехали в город. Окошки были черны и ярки, как омуты в солнечный день.

Миновали город, Гошка прибавил ходу. Дорога теперь стала ровнее и шире — Новый Тулунский тракт. Лес еще не был срублен, посыпали навстречу сосны, а выше деревьев виднелись стрелы: экскаваторы брали гравий в карьерах. Дорога вела из древнего, острожного Братска, из временного сборно-щитового поселения к строительству Братской ГЭС. Со дна морского на кряж.

— Знаешь, Георгий, — сказал Кремер, — ты чем-то похож на Гаврилу Шагина. Покойника. Был у меня такой друг. Вроде тебя здоровый мужик.

— Ну, Виктор Викторович, мне еще рано в покойники записываться.

— Да нет, я не к тому. Просто у вас есть в чем-то большое сходство.

— Да-а-а, — сказал Гошка, давя на газ, — сколько их тут осталось, бедолаг! — Он быстро взглянул на Кремера.

Но Кремер остался сидеть как был. Лицо спокойно и сухо. Молчал свой километр.

Наконец сказал:

— Нет, это не связано с Братском.

Георгий кивнул, будто только такого ответа Кремера и дожидался.

«Это связано со мной», — подумал Кремер.

— Как у тебя, Гоша, с трамблером? — спросил он. — Ты говорил, барахлит... Учти, нам предстоит длинная поездка на той неделе, в Большеокинское поедем.

— Да что, Виктор Викторович, потянет еще фестивальная таратайка.

Не хотелось сейчас Кремеру думать о трамблере, о понедельнике, о поездке. Он сказал первое, что пришло. И не важен был ответ шофера. Только пусть Гошка говорит. Так легче вспоминать, думать о прошлом, чтобы про сегодня не забывать. Слышать голос сегодняшнего человека...

На этой дороге всё было Кремеру воспоминанием — бледное от зноя небо, белесый песок на отвалах, запах гари, и само слово: Заверняйка....

— В тридцать седьмом году, — сказал Кремер, не глядя на шофера, — я работал в Ондопоге директором мехлесопункта. Там была районная газета «Смычка». Однажды она вышла с такой шапкой: «Вырвем кремеровщину с корнем!»

Он произнес это слово: «кремеровщина» и усмехнулся. Привык. Когда-то его пугал сам звук этого слова, бессмысленный и зудящий, как пилой по гвоздю.

— Меня спас тогда Шагин, — сказал Кремер.

— Да-а, было времечко, — Гошка прикусил сигарету. До чего могучие челюсти у этого парня!

Но Кремер теперь не видел Гошку. Быстрый ход машины не мог уже пересилить шестеренок Кремеровой памяти. «Фестивальная таратайка» неслась, взбрыкивала передним и задним мостом, всё ближе к новому Братску. Память откатывала Кремера от этих мест всё глубже в его жизнь.

...Тогда заседала парткомиссия. Странно похоже было это судилище на потешную игру рабфаковских вечеринок. Подвешивали к потолку конфету на нитке. Вручали каждому поочередно тупые но́женки — собственность женских комнат. На глаза полотенце: иди, протянувши руки, стриги. Чик-чик!

«..Начальник Ондопожского мехлесопункта Кремер Виктор Викторович, сын кулака немецкого происхождения... — Чик-чик! — Ветупил в преступную связь с Гутинским, приехавшим из Канады под видом представителя торговой фирмы, с партией моторных пил марки «Штиль». — Чик-чик!