Синее Пламя

Он поймал на себе непонимающий, даже встревоженный взгляд Синтии. В ее глазах — тоска и безысходность, даже легкое раздражение от того, что упрямый рыцарь продолжает оставаться на месте, когда надо уходить — вниз, к предгорьям, к людям, к теплому очагу и мягкой постели,., демоны с ней, с мягкой, пусть будет жесткая и скрипучая, лишь бы сухая.

Он не обращал на девушку внимания, руки непрерывно двигались, на мгновение замирая в той или иной фигуре, и каждую фигуру сопровождали слова — одно, два, реже несколько. Вот прозвучала последняя, самая длинная фраза, и правая рука, до этого поднятая над головой, с силой обрушилась вниз, распарывая воздух, словно мечом.

Возникло ощущение, будто бы их обдало ветром, резким, пронизывающим — но странно освежающим. Голова словно прочистилась, разом исчезли все опасения, все глупые, как он теперь понимал, мысли о том, что поход этот — одна сплошная неудача, что храм пуст и что здесь они ничего не найдут. Рядом охнула Синтия, он оглянулся, увидев ее испуганные глаза.

— Что это было? — прошептала она одними губами, а тонкие длинные пальцы вдруг легли на рукоять меча, словно от незримой угрозы можно было защититься обычной, пусть и отменного качества, сталью.

— Не знаю, — ответил он, — Похоже, здесь какая-то… магия.

Она задумалась, потом неохотно кивнула. Бледные щеки — здесь, в лесу, не было надобности в эликсирах, дабы сохранять вид человека — залила краска смущения.

— Может быть… но куда она делась?

Шенк рассказал ей о Бесполезном Знаке — он вызвал его по наитию, повинуясь проскользнувшим в услышанной фразе словам. И, несмотря на то что впервые за тысячелетия Знак показал свою силу, Шенк так и не понял, в чем эта сила состоит. Рассеивает чужую магию? Придает решительности? Или что-то еще? Темплар вслушивался в себя, стараясь поймать прежние, пропитанные безнадежностью мысли, — но ничего такого не находил. Напротив, имело место удовлетворение от того, что цель достигнута, и решимость немедленно начать поиски… даже не зная, что именно надо искать. И Синтия избавилась от хандры, дернула поводья, ее конь недовольно всхрапнул, но все же двинулся вперед.

Если здесь и была угроза, то она наверняка исходила от заброшенного храма — и девушка намеревалась держаться между этой угрозой и человеком, которого намерена была защитить.

Внезапно Син попятилась — вернее, попятился ее конь. И Шенк тоже ощутил, как из черного зева входа на него изливается… нет, это даже нельзя было назвать просто страхом. Там, во тьме, ждала сама смерть — но не простая, не быстрая… Рыцаря трудно испугать смертью, мало кто из них рассчитывает окончить жизнь в дряхлости, в постели, в окружении внуков и правнуков. Но есть нечто пострашнее, чем простое прекращение существования.

Легран почувствовал, как все холодеет внутри. Он совершенно твердо знал, что стоит войти под свод черного тоннеля… да нет, стоит только приблизиться к нему на расстояние удара — и все. Дальше лишь муки, такие, что смерть покажется избавлением, что о смерти придется просить, умолять, ползать на коленях… если к тому времени еще будут силы ползать.

Вампирочка соскользнула на землю, сжимая в руке поводья, сделала несколько шагов вперед, с трудом, словно преодолевая сопротивление бьющего в лицо ветра, а затем вновь попятилась. Ее лицо, и без того бледное, теперь побелело, как молоко, а в глазах плескался дикий ужас. Любой на ее месте давно бы уже удирал что есть силы, не разбирая дороги, но в девушке шла отчаянная борьба между всепоглощающим страхом и долгом защищать своего спутника. Лишь благодаря этому она еще держалась — но продлись эта борьба совсем немного, и Син, вероятно, сойдет с ума.

Сквозь волны ужаса с трудом пробилась мысль: «Этого не может быть». Не может быть, чтобы так пугал всего лишь темный провал входа… это магия… Руки задвигались, губы, трясущиеся и непослушные, проговорили первые слова Бесполезного Знака.

Тем временем девушка проигрывала битву с самою собой. Она постепенно отступала — на шаг, еще на один… Это действовало и на коней, но слабее, гораздо слабее, иначе несчастные животные уже давно бы пренебрегли волей своих седоков и ударились бы в бегство, которое наверняка закончили б в какой-нибудь яме с переломанными ногами. А так они лишь прядали ушами, жалобно ржали и медленно пятились, стараясь не поворачиваться к неведомому страху задом.

Прозвучало последнее слово, рука-меч с шипением прорезала воздух. Уже знакомый порыв ледяного ветра обдал всадников, проникая сквозь одежду, забираясь под кожу, остужая воспаленный мозг.

Страх исчез — разом, словно его и не было. Конь вдруг отчаянно заржал, поднялся на дыбы, молотя воздух копытами, всем своим видом показывая, что неведомый враг повержен. От неожиданности Шенк, считавший себя неплохим наездником, чуть не вылетел из седла.