Синемарксизм

Под антибуржуазностью в кино понимают очень разные вещи: кино о плохих богатых, кино о борьбе против богатых или просто кино, принципиально не доступное пониманию богатых или снятое на запретные для богатых темы. Кино, сочетающее в себе все эти принципы, нередко становится культовым. Возможно еще кино о хороших, простых и страдающих бедных, но времена неореализма давно миновали, и такие вещи сейчас позволяет себе разве что самый антибуржуазный режиссер Британии Кен Лоуч.

Сюрреалист Бунюэль в 1930-х годах не скрывал своих целей: «Превратить внутренний пессимизм обреченной буржуазии в яд, который ее отравит». В «Скромном обаянии…» нас позвали на пир, где никто так и не смог поесть, а в «Ангеле-истребителе» всех держит в заложниках сначала холл отеля, а потом – церковь.

В 1960-х появилась французская «новая волна» и Годар с его навязчивой идеей: буржуа превращают все отношения между людьми в проституцию («Веселая наука», «Детектив», «Страсть», «Жить своей жизнью»). Тогда же Бертолуччи снимал свои наивные «Перед революцией» и гневный «Двадцатый век». Один из самых антибуржуазных фильмов, снятых в США, – «Забрийски Пойнт» итальянца Антониони. Это манифест восставшего поколения, которому смертельно скучно, и потому единственный способ освобождения – разрушение организованного рекламой офисного мира.

Но и в более массовом и менее амбициозном кино, вроде французской «Игрушки», предпочтение отдавалось безработному журналисту, а не бесчеловечному владельцу «заводов-газет-пароходов». «Кто из нас чудовище? – спрашивает босс своего работника. – Вы, согласный раздеться по первому моему требованию, или я, способный заставить вас?»

В 1990-х появилась «Догма» Триера и Винтерберга, сочетавшая нарочитый формализм с не менее нарочитой документальностью, вплоть до «вербатим» – фильмов и спектаклей «без сценариста», т. е. на основе интервью.

Русский буржуа

Для людей советского прошлого буржуа всегда оставались где-то ТАМ: или в далекой и чужой части мира, или в не менее далеком прошлом. В «Трех Толстяках» и «Проданном смехе» советским детям объяснялось, от какого зла они избавлены. Взрослые, следя за жизнью дореволюционной бизнесвумэн Вассы Железновой («Васса») или фабриканта Прохора Громова («Угрюм-река»), удивлялись тому, как сильная от природы личность вынуждена стать злом в неправильном, но, слава КПСС, давно упраздненном обществе. Незаметно и медленно буржуа на экране менялся и обретал все более человечные черты. Купцы из «Жестокого романса» уже довольно милые люди, а Никиту Михалкова этот фильм вообще сделал кумиром советских женщин.

Начиная с 1970-х у нас складывалась своя собственная советская буржуазия. Это был тип, который еще не стал классом, но все сильнее хотел им стать, рос и влиял на культуру. Где-то на пересечении теневой торговли и номенклатурных семей возникал новый игрок. В начале перестройки его еще по старой памяти клеймили в фильмах вроде «Змеелова», где советская буржуазия показана тупой и жестокой. Но вскоре новый класс окончательно взял верх и на экране появились бодрые кооператоры, которым не дают заработать всевозможные силы зла. В питерском фильме «Лох – победитель воды» с Сергеем Курёхиным, несмотря на некоторый абсурд сюжета, очень прозорливый конец: романтичный кооператор, торговавший компьютерами и в одиночку воевавший с мафией, в конце становится главнейшим человеком в этой самой мафии, и ему по телефону ежедневно диктуют цифры тайных банковских счетов. Комсомольские руководители, получившие разрешение податься в бизнес, криминальные «братки», вчерашние фарцовщики, научные сотрудники НИИ, оставшиеся без будущего, – новая русская буржуазия рекрутировалась из самых разных слоев.

«Олигарх» Павла Лунгина – попытка дать позитивный образ человека, раньше других понявшего, что деньги делают свободным и превращают мечты в реальность. Конечно, герой Машкова регулярно сталкивается с реальностью, которая отнюдь не подчиняется деньгам, но в верности своего выбора он уверен. Борис Березовский, которого все считали прототипом, едко критиковал в газете «КоммерсантЪ» этот фильм.

Любимый миф буржуазии о личной креативности как источнике экономического успеха дан в фильме «Пирамммида», где Мамонтов (Мавроди) показан как математический гений, проигрывающий государству.

Интересно сравнить три экранизации «Золотого теленка». В 1960-х, с Юрским, это была история о том, что миллионер, будь он тихоня или авантюрист, все равно неуместен в нашем новом обществе и обречен на проигрыш. В 1990-х, с Сергеем Крыловым, миллионер побеждал и получал всё, вопреки «устаревшему» финалу романа. В нулевых телесериал с Меньшиковым вновь ставит очевидность такой победы под сомнение, но сомнение это уже не прогрессивного, а консервативного плана. Нам напоминают: мы в Азии, и здесь не просто ездят на верблюдах и кладут рельсы в песок, но правящий класс всегда и полностью совпадает с государственной администрацией, а значит, нет места для каких-то отдельных от власти, пусть и подпольных миллионеров.