Синеокая Тиверь

С тех пор как в Подунавье были построены задуманные князем Волотом и одобренные всетиверским вечем сторожевые вежи, старый гостиный путь и прилегающие к нему земли перестали быть доступными для всех. Белгородская твердь вместе с пристанищем и землями, что раскинулись на запад от Днестровского лимана аж до Третьей реки и Третьего озера, принадлежат теперь самому князю; холмскую твердь и земли, лежащие между Третьим и Змеиным озерами, занял воевода Вепр; вежу, возделанную между озером Змеиным и озером-морем и названную Великой Лукой, как и земли, что прилегают к ней, князь отдал старшему на строительстве вежи Чужкраю; Стрельчую же твердь, что оказалась чуть ли не напротив ромейской Тульчи и прикрывала собой земли между озером-морем и Прутом, подарил другому мужу и воеводе – Всевладу. Первое, что сделали воеводы и властелины тех крепостей, – проложили от вежи к веже надежные дороги, чтобы по ним можно было продвигаться не только на конях, но и валками, с едой и питьем для молодой дружины, которая будет нести стражу в Подунавье. Не забыли властелины поставить и знаки, обозначающие границы их земель, бросили, подобно Вепру, клич в обжитые волости Тиверской земли: кто хочет получить приволье и достаток, пусть идет в Подунавье, берет выделенную властелином землю в лесу или на берегу озера, реки и становится ее хозяином. Правда, на тот клич мало кто откликнулся. Во-первых, знали: это приграничные земли, туда совершали набеги и, наверное, не раз еще будут приходить ромеи, а во-вторых, раньше здесь селился беглый люд, который часто беспричинно называли татями. Как жить среди таких, какую славу себе приобретешь?

Может, это и удивительно: Придунавье – богатый край, здесь одной рыбой можно прокормиться. Однако за летом пришла зима, зиму сменило лето, а никто из поселян даровыми землями не соблазнился. Да что там поселяне – даже отроки неохотно шли на сторожевую службу в Подунавье, тем более не спешили поселиться тут. Им предлагают приволье, дарят блага, которых не имели нигде, а они хмурятся, скучают, норовя возвратиться в Черн и другие обжитые людьми места.

Приходилось радеть не так о гридницах, как об отдельных халупах и советовать тем, кто находился на распутье: «Бери себе жену, заводи жилье-пристанище и обживайся тут, ни о чем другом не думая, никуда не порываясь». Да что говорить: из-за тех сомнений и нежелания нередко приходится брать в дружину беглый люд, татей в прошлом и настоящем. Живешь среди них и терпишь, поступаешься то одним, то другим, то третьим.

Князю Волоту, да и тому же Вепру проще: у них кроме твердей и веж есть морские пристанища, а к пристанищам стекается люд ремесленный и торговый, там стоят княжеские сотни, поэтому и нравы отличаются от тех, что у Чужкрая или Всевлада. Приходит кто-то из татей и говорит, словно отцу родному: «Властелин, я согласен взять у тебя жилье и быть тебе верным слугой в этом безлюдье, но в этом жилье должна быть и жена».

Что скажешь такому? Должен закрывать глаза и поступать наперекор закону и обычаям рода-племени: «Смерды и те умеют добыть себе жену, а ты как-никак ходил на промыслы, был причастен к ратному делу. Годится ли такому спрашивать у властелина и надеяться, что жену даст он?»

Обрадуется тот да и пойдет, а через седмицу-другую видишь: есть уже жена, теперь стоит перед тобой, просит жилье. Знает Чужкрай, больше чем уверен: где-то плачет мать, угрожают, ища сестру, братья. А что он сделает, если стража ему нужна…

Правду говоря, Чужкраю и самому не очень весело здесь. Но уж тогда, как создаст стражу и будет уверен, что она надежная опора в придунайской веже, поедет и привезет жену с детьми, появятся хлопоты, а с хлопотами не будет чувствовать себя таким одиноким. А пока ничего не остается другого, как приказывать свободным от службы людям заканчивать недоделки в обнесенной стеной гриднице или ловить рыбу в Дунае, а самому заглушать тоску медом, который не забывали поставлять Чужкраю.

– Что изволите, воевода? – егозит, бывало, угодливый медочерпий.

– А у тебя есть из чего выбирать?

– А как же? Есть мед, есть и вино ромейское.

Чужкрай не спешит выказать удивление.

– Правда?

– Разве воевода не уверился еще: если говорю, то говорю только правду? Огнищный нашел дорожку, которая ведет за Дунай, а уж там, за Дунаем, много таких, которые меняют вино на мех.

– Те менялы из ромейской крепости?

– Да нет, даки. До крепости еще не добрались.

– Ну тогда наливай, попробуем задунайского.

Он был действительно внимателен, пил и прислушивался.

А тем временем из вежи подали голос стражи:

– К острогу направляются конные воины!

Воевода услышал, но спешить не стал. И только когда сами пришли и доложили, поинтересовался:

– Откуда направляются?

– С востока.

– И сколько их?

– Десятка два наберется.

– Вооружены?

– Да. И щиты, и мечи, и луки имеют.

– Наблюдайте.

А сам продолжал сидеть в медуше, смакуя задунайское. Но ему не дали как следует насладиться, прибежали от ворот и сказали:

– Просят, чтобы впустили в острог.

– Спрашивали, кто такие?

– Воевода Вепр с дружинниками.

– А что тут нужно Вепру?

– Не ведаем.