Синеокая Тиверь

Говорили всякое, но как бы там ни было, а камень брошен, волны родились от него и пошли кругами. Кто способен остановить их? Катались, катались, будоража народ, пока не достигли берега и не разбились о него.

– На вече! На вече! Пусть скажет вся Тиверь, как быть с князем! Пусть скажут старейшины, как жить в своей земле после такого опустошения!

XXIV

Возвращаясь со строительства крепостей в Приднестровье, князь Волот собственными глазами видел, чем завершился налет задунайской саранчи. Он не гнал коня, ехал шагом и думал, покачиваясь в седле. Долго и упорно думал, но не мог остановиться ни на одной мысли. Не знал князь, как будет жить Тиверь после всего, что случилось. Когда подъезжал к Черну, мысли враз оборвались и уступили место удивлению: за стенами стольного города бурлила человеческая толпа.

«Началось уже… – Волот догадался, кто толпится и почему. – Однако быстро. Как все-таки быстро все произошло! Не скажут ли: веди нас, княже, с этой земли, она проклята? Могут и сказать. Знают ведь: склавины поднялись и пошли в ромеи, осели там, поговаривают, на плодоносных ромейских землях. Разве тиверцы хуже их? Или то, что случилось, не подсказывает именно этот путь? Земля та родная, которая кормит, и небо то милее, под которым узнаешь вкус земной благодати».

Не собирался идти к толпе, спрашивать, кто собрал, зачем. Повернул коня к южным воротам и въехал в Черн. Нужно будет, позовут и скажут, почему собрались.

Передавая челяди коня, заметил: на него смотрят с сочувствием, даже с жалостью. Волот остановился, оглядел мимолетно двор и прошел в терем, но не стал ни о чем расспрашивать. А переступил через порог, встретился с Малкой – и прочитал ту же жалость в ее взгляде.

– Волот, ты слышал? – Она шагнула к нему и коснулась руки. – Они обвиняют нас.

Не интересовался, кто – они, и так ясно. Однако поверить, что обвиняют в бедах, учиненных саранчой, не мог.

– А при чем же здесь мы? Да и кого это – «нас»?

– Тебя, меня, всю княжескую семью.

Долго смотрел на нее встревоженно, потом спросил:

– Откуда знаешь?

– Там, – Малка показала рукой, – идет настоящая сеча. Одни отстаивают нас, другие обвиняют, говорят, что мы провинились перед богами, потому боги и карают Тиверь опустошениями.

– Кто может нас обвинять, да еще так?

– Если скажу – не поверишь: мужи-властелины да их челядь.

Вот оно что! Поверить и правда трудно… Те, на кого полагался как на себя, которых укреплял, верил: это опора князя да твердь, на которой возвеличится в глазах своего народа. А выходит, отступились, больше того, пошли против него. Кто надоумил их на это? Кто разжег ненависть? Вепр? Возможно. Однако до сих пор и Вепру это не удавалось. Он знает, он чувствует. Что же случилось с властелинами тиверскими? С чего они переменились так вдруг?.. Или верят, что во всех бедах виноват князь и его семья? Почему же тогда поселяне не становятся на защиту своего князя?

– Если уж дошло до такого, – Волот посмотрел на Малку, – я должен быть там.

И, повернувшись к челяднику, приказал:

– Коня мне. Коня и броню!

Шум толпы проникал и через стены дома, но, когда князь выехал из ворот и очутился лицом к лицу с человеческой толпой, гул ударил князю в грудь и оглушил. Вече было и не таким уж многолюдным, но походило на раздраженный пчелиный рой. Оно шумело, бурлило, голоса то накатывались, нарастая, то откатывались волной назад. Похоже, шла уже настоящая сеча. Иначе трудно объяснить, почему то там, то здесь над толпой поднимается целый лес обнаженных мечей, слышались упреки и угрозы.

– Князь! Князь! Смотрите, на вече прибыл князь Волот!

Шум стал понемногу затихать, волной откатываясь куда-то к городским окраинам.

Волот не выслал вперед себя бирючей, как водится, не оповестил о своем прибытии и всенародное собрание. Сам подъехал поближе к старейшинам и низко поклонился:

– Целую самых мудрых в родах тиверских. Кланяюсь мужам моим и всему народу вечевому.

– Челом и тебе, княже.

Волот успел заметить, что мужи были на конях, при броне и стояли отдельной чередой, придерживаемые слишком уж многочисленной челядью; старейшины со своими родами – отдельно.

– Позволят ли старейшины быть на вече?

– Если князь желает – милости просим. Просим и говорим: становись на наш конец.

Окинул взглядом одних, других и уже тогда спросил:

– Успели посеять раздор?

– А что делать? Мужи-властелины хотят, чтобы им отдали на суд божий твою семью, достойный.

– Считают, что она чем-то провинилась? Перед кем же?

– Мы не судьи князю, чтобы утверждать это. – Из конных рядов выехал и стал впереди всех Вепр. – Однако сам подумай…

«Вот кто заводила! – понял Волот, и ему не захотелось покориться отступнику. – Вот чем обернулись для меня дела мои, что стоял я на страже интересов земли и народа тиверского».

– Однако сам подумай, – говорил тем временем Вепр. – Тиверь очистила себя перед богами. Народ тиверский пожертвовал сородичами и тоже очистился. А боги продолжают карать нас жесточайшими карами. Остается одно: очиститься княжеской семье.