Синева

И она опять поплелась по каналу. Спина ее между бетонными стенами канала казалась особенно худенькой. Но голову Маргерита держала высоко.

Она чуть пошатывалась.

Из-под ног в воздух поднимались клубы засохшего ила.

Вскоре она скроется из виду и пыль уляжется.

Вот только чемодан ее по-прежнему стоял на берегу. Чемодан, последнее, что у нее осталось.

Я схватил его и бросился за ней.

Она обернулась и вопросительно посмотрела на меня. В глазах мелькнул едва заметный отсвет надежды.

– Держи, – сказал я.

Надежда угасла.

– Зачем он мне?

Тем не менее она взялась за ручку чемодана и потащила его за собой.

Колесики зарывались в пересохшее дно, но Маргерита все равно тянула чемодан, поднимая в воздух еще больше пыли.

Ну и ладно, я же в последний раз ее вижу, думал я. В последний раз вижу ее, спину, канал, пыль, чемодан. Шорох колесиков по высохшему илу – последний ее звук. Вот так она выглядит, когда уходит. И этот звук еще, а больше ничего. Ни слов, ни криков, ни плача.

Но я забыл про Лу. А она уже рядом, спустилась с яхты так, что я и не заметил, и видит она то же, что и я.

И воздух наполнился ее звуками, ее словами, ее криками и плачем. Снова она вопила и билась у меня на руках, снова не желала соглашаться с моим решением. И на сей раз ее было не остановить.

– Не уходи, Маргерита! Папа, пускай она не уходит! Она должна остаться с нами!

Во мне все замерло – и все вновь ожило. Я наконец-то послушал собственного ребенка.

И побежал. К клубам пыли впереди. К чемодану. К Маргерите.

Сигне

Я пошла на корму приготовить швартовы, но уселась на палубу и прислушалась: здесь, далеко от моря, такая тишина, я и не знала, что такая бывает, подо мной беззвучно стелется канал, ветра нет, старые деревья опустили в воду неподвижные листья, и ни птиц, ни насекомых тут тоже не слышно.

Ощущение запертости, зажатости, но не из-за шлюзов, тут вся природа такая: подчиненный человеку канал, высаженные по прямым линиям деревья, плоские сельскохозяйственные угодья вокруг узкой полоски воды. Это ощущение не исчезало, даже когда канал шел через лес, как будто лес здесь тоже подчиняется человеку. Трусливая, беззубая природа, скучнейшая, прирученная. Подумать только – променять горы с их разломами, суровостью, захватывающими дух перепадами на это?

Я встала, взялась за швартовочный трос и быстро размотала его. Я сейчас рядом с Тембо и уже сегодня найду дом Магнуса, найду его самого.

Сегодня я брошу ему в лицо лед.

Вот последний лед, скажу я, все, что осталось. Разобьешь на кубики и в бокал себе бросишь.

Магнус будет изумленно таращиться на лед.

Все остальное, как тебе наверняка донесли, я выкинула в море, добавлю я, и он растаял. Ну и пускай, правда? Тебе же главное, чтобы он растаял, какая разница где. Нет, спрашивать я не стану, я это заявлю.

Может, из дома и Трине выйдет и замрет вроде как удивленно, но на самом деле со свойственным ей равнодушием.

В руках у них будет по бокалу вина, я брошу туда пару кубиков льда и, возможно, скажу: вековой лед. А все остальное брошу на землю, и если у него гостят внуки, то они тоже выбегут на улицу… Впрочем, пошли они в задницу, внукам все равно плевать, для них, кроме компьютерных игр, ничего не существует, ну, зато Магнус рот разинет так, что язык будет видно, синеватый от вина, и еще Магнус примется озадаченно почесывать надувшийся живот под льняной рубахой, недешевой, но все равно чересчур свободной. И тогда я повернусь и уйду, но перед уходом напоследок скажу: «Я слежу за тобой, Магнус. Только попробуйте вырубить еще хоть кусок льда – я снова его выкраду, пока ты не бросишь эту свою затею, я свое дело тоже не брошу».

Я свое дело не брошу…

Нет…

Так говорить не надо, так нельзя.

Я слежу за тобой.

Господи.

Они будут озадаченно переводить взгляд с меня на лед, потом на бокалы в руках, друг на друга, многозначительно переглянутся. Чего, мол, ей опять в голову взбрело? А затем Магнус повернется ко мне и наградит меня мягкой рассеянной улыбкой. «Сигне, ну что ты такое творишь?» – спросит он, подумает он.

А потом они приберутся, спрячут упаковки со льдом в просторный гараж на две машины, нальют еще по бокалу дорогого красного вина и заговорят о том, как им хорошо вместе и какую славную жизнь они прожили, о внутренней гармонии и обо всех чудесных моментах, которые они берегут, как прекрасно встретить старость, преисполнившись умиротворения, в таком доме с таким садом, когда рядом такой супруг, а на душе такая радость – как чудесно встретить старость, зная, что сделал правильный выбор.

А я… Я вернусь на «Синеву», сяду в пустом салоне и буду тосковать по льду – ведь у меня ничего, кроме него, не было, в упаковках льда пряталась моя ярость.

Я свое дело не брошу.